Вещун коротко поклонился Юманте и Сапеге, и они со Сквайбутисом перешли к дальнему от входной двери столу, упиравшемуся торцем в бревенчатую дубовую стену.
— Каковы будут вопросы? Их должно быть не больше трех.
Князек быстро и четко огласил вполголоса требуемое, Вайдотас кивнул, медленно, одним длинным глотком выпил пиво, встряхнул кубок и сел за стол спиной к Пелюше, так что тот не мог видеть, что показывали и говорили вещуну предметы его ведовства. Но когда Вайдотас через десять минут обернулся, Сквайбутис обомлел — не лицо, маска какая-то, личина. И выглядел вещун одновременно каким-то растерянным и... Испуганным, что ли? Да, внезапно понял князек, что-то о-очень плохое увидел в его будущем Вайдотас.
— Говори. Как есть, говори!
— Высшие запретили мне, — вещун вдруг поднял на Пелюшу ставшие абсолютно черными и бездонными серо-голубые ранее глаза. — Скажу лишь, что видел я клыки и когти, видел звериный страшный оскал. Давно не слышал я таких ответов, господин Пелюша (и снова как-то странно, на этот раз жалобно прозвучало имя Сквайбутиса). Перемени дорогу...
Всю оставшуюся ночь «герцог литовский» провел в своей постели, рано поднявшись в свою комнату. Где-то рядом с ним временами то всхрапывала, то начинала что-то бормотать сквозь беспокойный сон вновь загулявшая до поздней ночи Юманте. Не мог понять Пелюша, что могло в его вопросах вызвать столь неожиданные ответы, что потом чуть подробнее растолковал ему вещун. Всего-то хотел знать Сквайбутис — приедет ли на полевой стан беглый князь Товтивил, будет ли там же некто жмудин по имени Вебра Клаусгайла и останется ли князь Полоцкий Константин до утра, до конца ярмарки?
Короче говоря, ко входу в Кенигсбергский замок Пелюша попал хоть и вовремя к началу приемных часов, но не выспавшийся — всю ночь ворочался, не мог уснуть с расстройства. Комтур Альбрехт Мейсенский настроение просителю тем не менее изрядно поднял: не стал мариновать того в приемной, это раз. И два: практически с порога поименовал Сквайбутиса «герцогом литовским». Откуда же знать Пелюше, что незадолго до его приезда орденский начальник как раз намеревался держать совет, как покрепче насолить негоднику Миндовгу — а тут такая оказия!
Приосанившийся князек подкрутил усы и уже более уверенным голосом изложил свою жалобу на обиду от жемайтов, опустив, естественно, некоторые деликатные подробности, и просьбу о выделении в его распоряжение двух десятков всадников, на что Альбрехт ответил чуть ли не медовым тоном, мешая с литовскими немецкие и латинские слова:
— Многоуважаемый друг мой,Ducem Litvaniae (да-да, «герцог литовский», Пелюше не почудилось!), я понимаю, что вы были ukrzywdzony этими наглецами практически на своих родовых землях, — сердце князька на этих словах провалилось куда-то вниз от восторга: а вдруг! — и Новогрудок тоже под себя прибрать удастся? Вот это было бы неслыханной удачей! Но ведь прямо намекнул комтур на это! — И потому я выделяю тебе двадцать конных немцев, rejterow. Командовать ими поставлю Мартина Голина и Конрада по прозвищу Tuwil. Но начальствовать над походом на эту богомерзкую свадьбу, — Мейсенский брезгливо поморщился, — поручаю тебе, друг мой.
«Ого, сам Конрад Дьявол, это очень здорово, и целых двадцать рейтеров, а это, с учетом их оружных людей, уже целое войско», — успел стремительно подумать Пелюша и чудом, неимоверным усилием удержался, чтобы не бухнуться перед комтуром на колени, что никак не подобало «герцогу литовскому». Только смиренно и почтительно наклонил голову — дескать, «Покорнейше благодарю, друг мой»! А Альбрехт тем временем продолжил:
— Надеюсь, ты примерно покараешь своих обидчиков. И это станет добрым и полезным уроком на будущее не только для жмудских селений, но и для всего Литовского края... Которому, может, и пора уже найти себе нового властителя!
А вот при этих словах Пелюша зябко вздрогнул, потому что словно наяву услышал вновь последнее напутствие вещуна с постоялого двора, что прошептал тот неслышно для всех, кроме Сквайбутиса:
— Не верил бы ты посулам да обещаниям немецким, князек... Целее голова будет...
в которой великая свадьба сулит обернуться не менее великим побоищем, а Пелюша, кажется, все ближе к обретению желаемого
Никакого плана предстоящей схватки ни Конрад Дьявол, ни тем более Пелюша, конечно, не составляли. Что может быть проще, как напасть на перепившихся вполне мирных внешне поселян, подавляющее большинство которых не имели при себе никакого оружия, кроме разве что засапожных ножей? В принципе, некоторые из них были силы изрядной и даже во хмелю (скорее, именно во хмелю!) могли бы нанести существенный урон нападающим. Но ничего сколько-нибудь пригодного к деятельной обороне на полевом стане не было, разве что бочонки из-под пива.