Идя по тропинке к дачному посёлку я вспомнил, что в будущем, через десятки лет после развала Союза, модно станет говорить, что в Советском Союзе человек не был свободен. А мне кажется, что как раз наоборот. Например, если мужчина шёл с пляжа в плавках или женщина шла с речки в купальнике через весь посёлок, это считалось абсолютно нормальным. А сейчас мужчину за такое могут обвинить чёрт знает в чём, да ещё и заявление в милицию написать о развращении малолетних, и доблестная прокуратура за такое ещё и посадит как два пальца об асфальт. Не упустят прокуроры жирную палочку поставить. А если в двадцатые годы двадцать первого века учительницу в купальнике увидят, так это вообще ЧП районного масштаба. В СССР такой бред бы и в голову не пришёл. Я прекрасно помню, как на каникулах мы на речке купались вместе с учительницами, когда ходили в походы летом.
Я вернулся на дачу, на всякий случай внимательно осматриваясь по сторонам. К счастью, мои недавние знакомые не попытались напасть на меня исподтишка.
Зайдя на дачу, я увидел во дворе подполковника Зверева.
— Привет, Дима! — сказал он, улыбаясь. — Решил прогуляться и искупаться. Как водичка?
— Отлично, — ответил я. — Прохладненькая. Очень освежает!
— Позже тоже пойду искупаюсь. А сейчас пойдём в дом дело есть!.
Мы вошли на веранду, и Геннадьевич махнул рукой, приглашая меня войти внутрь дома, в комнату, где стояла кровать и телевизор. Подполковник подошёл к шкафу и открыл его, я чуть не присвистнул от удивления. Это был обычный старый шкаф с антресолями, какие вывозили на дачу или без сожаления выбрасывали на помойку. А у Геннадьевича там был встроен железный сейф. Который можно было обнаружить, только открыв дверцу шкафа и отодвинув заднюю стенку. Подполковник Зверев открыл ключом сейф и достал оттуда большую стопку бумаг.
— Вот папки, — сказал полковник, выкладывая документы на стол, и лицо его стало серьёзным. — В них содержится вся информация, которую мы имеем об этой преступной группировке.
— Кровь стынет в жилах, когда думаешь о масштабах воровства, коррупции и хищений, — продолжил он. — Все хищения и преступления происходят с ведома официальных властей.
Я поднял брови, когда полковник произнёс это.
— Да, Дима, это правда, — сказал он. — В партии и в прокуратуре, а также, честно говоря, в милиции, у этой мафии есть свои люди. И в КГБ, видимо, тоже есть свои люди, иначе контора давно бы прекратила этот беспредел. Но мы не будем просто сидеть и ничего не делать, — сказал полковник и ударил кулаком по столу. — Слава богу, осталось еще много сотрудников милиции, которые хотят прекратить это тотальное воровство.
Подполковник замолчал, и по его выражению лица было видно, что он реально переживает за свою страну. Я не удержался и спросил его:
— Думаете, мы реально сможем остановить это все, если воровство идет с самого верха? —
— Я часто вспоминаю, как я родился после войны, Дима! — задумчиво продолжил Геннадиевич. — Тяжело было: голод, нищета, разруха. Но мы все равно все были счастливы, потому что мы знали, что победили немцев, которые пришли, чтобы нас уничтожить. Мы победили, и теперь будем жить, понимаешь, Дима, жить.
Тогда никто не гнался за деньгами, машинами и сервизами, а сейчас я не понимаю, что происходит с людьми. — искренне говорил Геннадьевич. — И самое главное, я не понимаю, как те, кто ворует и отнимает все у народа, не понимают, что так продолжаться вечно не может. Рано или поздно тот, кому нечего терять и нечем кормить детей, возьмёт в руки вилы. Мы с моими соратниками долго собирали информацию и в принципе многое знаем. Пора вывести их на чистую воду, но доказательства должны быть железными. Десять лет назад хватило бы одних этих подозрений, чтобы арестовать этих бандитов… А сейчас это не работает. Поэтому нужны улики против высокопоставленных лиц нашего города и области, на тех, кто стоит за всем этим.