— С тебя сто рублей за лечение этому парню или ящик колбасы нам гони, — сказал тот, кто был, видимо, в этой шайке за главного. Я был удивлён такой наглостью, аж дар речи потерял, но взял себя в руки и сказал:
— Ты дебил что ли, парень, ты что за хрень такую несёшь? Вали отсюда, пока я тебе не навалял. Это же вы заставили того парня украсть у нас колбасу, а теперь пытаетесь сделать виноватым меня. Даже воровать нормально не умеете, придурки!
Как обычно бывает в таких случаях, парни ждали только повод для драки и сейчас они получили его. Самый здоровый из них без предупреждения подскочил ко мне и провел удар кулаком в лицо. Я поднырнул под его руку и пнул его носком ботинка между ног.
Он согнулся пополам от боли. Я резко толкнул его ногой, и он упал на траву.
Двое оставшихся парней не спешили сдаваться, они переглянулись и бросились на меня с двух сторон. Я сделал кувырок вперёд, чтобы переместиться подальше от них, и вскочил на ноги. Посмотрел в сторону Маринки, которая смотрела на всё это с открытым ртом. Ей вроде бы пока ничего не угрожает. Тем временем тот парень, которого я пнул в живот, встал на ноги и, не переставая материть меня последними словами, достал из кармана складной нож и, пошатываясь, пошел в мою сторону. Толпа людей с криками возмущения немного отступила, я схватил со столика, на котором лежал товар, палку копченой колбасы, она была заморожена и удобно лежала в руке, и поэтому её было можно использовать как увесистую дубинку. Удар такой замороженной сырокопчёной палкой колбасы будет поэффективнее, чем удар резиновой дубинкой, из-за её приличного веса.
Парень, как бешеный, начал размахивать ножом, приближаясь ко мне. Насколько я понял, у него в руке был простой перочинный нож, не запрещенный к хранению. То ли парень был совсем неумным товарищем, то ли уже успел выпить и потерял связь с реальностью, потому что нападать на меня с ножом при куче свидетелей было просто идиотизмом, даже если бы он не задел никого ножом, то только за одну эту выходку он бы схлопотал года три-четыре. В СССР с этим было строго. Но все равно этого придурка нужно было остановить, пока он не натворил бед и не порезал тут кого-нибудь.
Улучив момент, я сильно ударил его замороженной палкой колбасы по руке, в которой он сжимал нож. Парень выронил ножик и закричал от боли, схватившись за руку. Вряд ли я сломал ему кисть, но удар был очень болезненным. Для полноты ощущений я ударил его сбоку по голени, от чего он упал на траву. Этот удар очень эффективен и прост, получается, что удар переходит в подсечку и выбивает сустав голени, противник долгое время не может стоять на ногах.
Пока мои противники пребывали в секундном замешательстве, я открыл ящик с инструментами внизу будки и достал оттуда монтировку.
— Пошли на хер отсюда! — прокричал я, размахивая монтировкой. — А то сейчас всем, блять, руки переломаю!
Наконец-то эта четверка хулиганов решила ретироваться. Они подняли своего товарища с травы и пошли прочь, попутно оборачиваясь и выкрикивая в мой адрес маты и угрозы.
— Ну их на хер! — в сердцах сказала Маринка. — Давай сворачиваться, пока эти уроды нам какой-нибудь подлянки не устроили.
— Тогда валим отсюда! Пока эти уроды еще кого-нибудь с собой не привели! — согласился я.
— Так, граждане все! Лавочка временно закрывается! — громко прокричала Маринка.
Некоторые люди, которые стояли в очереди, начали выражать недовольство, но всё же подошли к Марине и начали совать деньги, чтобы по-быстрому купить колбасу. Марина плюнула на опасность, которую представляли эти гопники, и начала торговать. Я оглядывался по сторонам, не выпуская монтировки из рук, чтобы убедиться, что эти молодчики не вернутся и не устроят нам ещё какие-нибудь проблемы. Мы быстро продали всё, что у нас было. Конечно, я понимал, что наша торговля была незаконной, и привлекать внимание милиции дракой с этими людьми было бы неразумно, несмотря на то что у этой мясной мафии милиция была прикормлена, нам не стоило лишний раз светиться. Нам без дальнейших приключений удалось за час распродать всю левую колбасу, затем мы загрузили стол и кассу в машину и уехали оттуда без происшествий.
На следующий день после происшествия меня вызвал к себе директор мясокомбината. Я никогда раньше не видел его лично, и мне было непонятно, зачем он меня позвал. Если бы хотели меня уволить, то просто сказали бы зайти в отдел кадров и забрать документы.
Я поднялся на второй этаж административного здания мясокомбината и вошел в небольшую приемную и посмотрел на дверь кабинета директора, на котором висела табличка «Коган Григорий Игоревич». Секретарша, полная женщина лет сорока, в очках и с обесцвеченными волосами, надменно посмотрела на меня и спросила: