— Жак, — говорю я, — как ты слышал, теперь я богат. Ужасно, сказочно, и, не побоюсь этого слова, прямо-таки неприлично!
Мой собеседник делает нетерпеливое движение, и я продолжаю:
— Мои деньги хранятся в добром десятке банков. Но так уж сложилось, что я чужим банкам не доверяю, и, вот такая у меня прихоть, желаю хранить все свои деньги в собственном. Это первое. И второе, но самое главное: я прошу тебя возглавить мой банк. Не пугайся, ненадолго. Едва только дело наладится, ты порекомендуешь мне надежного управляющего, а дальше занимайся, чем хочешь. В оплате сойдемся.
Пару минут Жак Кер молчит, переваривая услышанное. Затем, глядя мне прямо в глаза, он тихо спрашивает:
— Зачем это тебе?
И вот тогда, решившись, я открываю ему свой план. Поначалу Жак считает, что я сошел с ума. Затем — что это шутка, какой-то нелепый розыгрыш. Но я терпеливо отвечаю на все его каверзные вопросы, и постепенно он убеждается, что дело может выгореть. Да что там может, оно просто обязано выйти!
— Для того, что ты задумал, нам и в самом деле потребуется завести собственный банк, — решает он наконец. — Получить концессию на его открытие можно хоть в Венеции, а хоть и во Флоренции, дело это нетрудное. Впрочем, учитывая некоторые обстоятельства, Венецианская республика исключается.
Я киваю, губы сами расплываются в самодовольной ухмылке. Все-таки здорово я их умыл, до сих пор приятно вспомнить!
Язвительно фыркнув, Жак продолжает:
— Как только появится банк, в течение пары лет мы откроем филиалы во Франции и Британии.
— Еще один вопрос, — прерываю я Кера. — Скажи, а куда теперь пойдут твои люди, чем займутся?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я хочу взять их к себе на службу. Думаю, что французский король перестал им платить, и вряд ли кто из них успел отложить достаточно денег для безбедной старости. Я прав?
— Пока я их подкармливаю, — пожимает Жак плечами, — но надолго меня не хватит.
— И сколько же у тебя числится разных умельцев?
— Если считать простых исполнителей, то десяток наберется, — не раздумывая отвечает Жак. — Ну а людей с головой, чтобы могли все продумать и просчитать — трое… вместе со мной.
— Насколько я тебя знаю, со всяким быдлом ты работать не станешь, — улыбаюсь я. — Так что исполнители, наверное, все же не простые.
— Люди — золото, — уверенно кивает Кер. — Работают без осечек. А простые потому, что головой работать не любят, хотя в своем ремесле равных им не сыскать. Требуется тебе, к примеру, чтобы человечек ненужный незаметно исчез, да так, чтобы и через сто лет следов от него не нашлось — сделают. Выкрасть что-то или кого-то, проследить за кем-то незаметно — и тут им цены нет.
Жак тяжело вздыхает:
— Эх, что и говорить, у покойного графа все работало, как часы!
— Ну что же, — говорю я, — раз уж мне все равно придется собирать собственную команду, пусть я с самого начала знаю, что работаю с настоящими профессионалами. Хватит любительства, и никаких поддавков. Жак, я принимаю твоих людей.
— Есть у меня один вопрос, Робер, — улыбается Жак с некоторым напряжением. — Скажи, а тебе никогда не приходило в голову, что мы, как люди полностью лишенные предрассудков и рыцарского благородства, можем попросту отобрать у тебя деньги?
— Разумеется, приходило, — растягиваю я губы в ответной улыбке.
Жак легонько, почти незаметно отшатывается, из чего я заключаю, что в моих глазах нет и тени веселья. Отвечаю я ему медленно и спокойно, без всяких там истерических взвизгиваний.
— Именно потому все вы будете работать на разных направлениях, и в разных странах, никогда не встречаясь друг с другом. И потом, я не какой-то безвестный рыцарь-наемник, в руки к которому попало столько золота, что он не может его удержать. Я, дружище, ныне барон, с собственным замком, челядью и дружиной. И ты сам знаешь, чей я теперь родственник!
Мы глядим друг другу прямо в глаза, и во взгляде моем Жак без труда читает, что мертвецу деньги ни к чему, и лучше синица в кулаке, чем стилет в спину. Я стираю с лица улыбку, голос мой ровен:
— Итак, ты поможешь мне?
Жак Кер кивает, и крепким рукопожатием мы скрепляем сделку. Я протягиваю Жаку небольшой кожаный кошель, заглянув внутрь, тот одобрительно кивает.
— На эти камешки, — медленно говорит Жак, — я смогу открыть десяток банков.
— Не увлекайся, — усмехаюсь я, — лучшее — враг хорошего. И экономь деньги, нам они понадобятся.
И тут же хлопаю себя по лбу.
— Совсем забыл за всеми этими хлопотами! Жак, мне потребуется от тебя еще одна услуга. Надо пристроить младенца в добропорядочную семью. Я хотел бы, чтобы малыш вырос в доме, где работают с деньгами. Если он хотя бы наполовину пошел в отца, быть ему финансовым гением!
— Твой? — спрашивает Жак. — Впрочем, неважно. Мой младший брат с женой давно мечтают о ребенке, да все как-то не получается. Так что, если ты не против…
Наутро мы уезжаем. У городских ворот наши дороги расходятся, Кер поворачивает коня на восток, я — на север. На прощание я негромко говорю:
— Пусть тебе улыбнется удача, брат.
Свежий ветер бьет в лицо, могучий зверь подо мною без устали вбивает копыта в дорогу, и с каждой секундой я приближаюсь к любимой. На лицо сама собой наползает глупая улыбка, и мне хочется петь от счастья.
— Скоро, совсем скоро, — шепчу я травам и лугам, рекам и пригоркам. — Еще немного и я вернусь к тебе, Жанна. Осталось всего одно дело.
К замку я подъезжаю уже на закате. Солнце скрылось за верхушками деревьев, что высятся по обе стороны широкой, в два возка, дороги. Сонно перекликаются птицы, ветер шелестит листвой. На быстро темнеющем небе начинают проступать звезды. Пока что тусклые, едва заметные, но не пройдет и часа, как небесные огоньки щедро засияют над головой. Я полной грудью вбираю воздух и одобрительно качаю головой. Вкусно, черт побери! Последний месяц я провел в зловонных портовых городах, и сейчас с удовольствием дышу чистым, напоенным ароматами трав и цветов воздухом леса.
Ах, эта сельская Англия, каких только чудес не навидаешься в британской глубинке! Убогих хижин французских сервов здесь и в помине не водится. Дома справные, крыты черепицей. Возле домов вырыты садки для рыбы, в сараях полным-полно домашней живности. И то и дело встречаются пасеки. В окрестностях полно тимьяна, оттого тутошний мед выходит белым и изумительно сладким. Раз попробуешь, потом ни за что не оторваться!
Еще мне нравится привычка давать собственные имена домам и усадьбам. Веет от этого какой-то обустроенностью, теплом и уютом. Интересно, каково это жить в доме, где веками обитали твои предки? Летят года, складываются в столетия, и все тот же дом стоит все на том же месте… Как подумаешь, сразу мороз по коже. И лезет в голову невольное: что ж вы, раз так хорошо живете, к нам полезли?
За поворотом дороги лес расступается в стороны, в широкой долине лежит небогатая деревушка. А вот и замок на холме, цель моего путешествия. Крепостные стены обветшали, ров перед ними заплыл грязью, и его не то что перепрыгнуть, перешагнуть можно.
— Как прикажете доложить о вашей милости? — спрашивает стражник.
— Мэтр Трабего, — представляюсь я.
Подбежавший мальчишка уводит коня, я же иду вслед за пожилым дворецким. Одежда на старике чистая, но изрядно потрепанная, и все, что я вижу вокруг говорит об упадке. Владелец замка встречает меня в главной зале.
— Ты! — хмурится Ричард, я без труда различаю в его голосе нотки безразличия.
Похоже, он и возмущается-то лишь для порядку. Глаза тусклые, некогда широкие плечи сгорблены, высокий лоб пересекли глубокие, словно резали ножом, морщины.
— Да, мой друг, — признаюсь я. — Вы не ошиблись, это и в самом деле я.
Дворецкий заходится в кашле, и я прошу:
— Оставьте нас.
— Да-да, ты можешь идти, Хью, — кивает рыцарь.
Шаркая ногами старик удаляется.
— Опять ты, — горько роняет Ричард Йорк. — Всякий раз, как мы встречались, ты приносил мне беду. После первой нашей встречи я потерял невесту. После второй — отставлен с королевской службы. Ликуй! С чем ты пожаловал ко мне сегодня?