Гиены пошли на приступ, по обычаю, ночью. Они упрямо таранили ворота роговыми отростками на носу.
В пещере никто не спал. Испуганно кудахтали куры и блеяли козы. Горели костры, люди готовились дать огненный отпор в случае прорыва. Собакоподобные действовали стаей, и сил им было не занимать.
Бревна заграждения держались, но уже давали трещины, когда снаружи раздалось свирепое "Р-Мяу", поддержанное вторым похожим рычанием.
Гиены истерично залаяли, но долбить перестали. Лай сменился визгом, хрипением, скулежом в вперемешку с боевым грозным мяуканием. Подмога в темноте, от души давала разгон лесным падальщикам.
Как ни странно, но утром ни одной погибшей гиены у грота не оказалось, только лужи крови и клочки шерсти напоминали о ночном сражении.
Зато на краю поляны разлегся на солнышке старый знакомый, в этот раз молча и терпеливо дожидаясь выхода хозяев. Перед ним лежали крыса величиной с кабана.
— Вот шельма, — вновь оценила Зина, — как с псами драться, товарища привел, а за молоком один явился.
Вересов отнес заслуженное угощение, и, наблюдая за поглощением молока зверем, забылся, и благодарно почесал героя за бархатным ухом.
Черный котяра приостановился, повел ухом, издал короткое урчание и продолжил трапезу. Закончив, по- свойски вытер морду о колено человека, для проформы царапнул землю и отвалил в чащу.
После произошедшего Васька больше никуда из этих мест не исчезал. Он твердо записал всю местность от грота до моря в свои лично охраняемые угодья: добросовестно регулировал численность популяции гигантских крыс-главного врага человеческих кладовых, и гонял пришлых непрошеных хищников.
Повзрослев, кот особо людей не донимал. Дежурные визиты наносились один, два раза в месяц. Подпускал к себе кот, по-прежнему, только главу общины.
Что, в прочем, не помешало ему самостоятельно разведать путь на берег за рыбными деликатесами, работая по старой схеме. Васька притаскивал рыбакам наживку для сомов и, положив её на видном месте, терпеливо ждал в сторонке, когда её обменяют на свеже выловленную премию.
С годами котяра заматерел, и его потянуло общаться: теперь отобедав рыбкой, черный зверюга не уходил в лес, а пристраивался в тени скал до конца смены у людей. Солевары и рыбаки привыкли к нему и уже не обращали внимания.
Время от времени кошачий соплеменник приводил к пещере за молочным довольствием и котят.
— Познакомить с родней. Чтоб знали на кого лапу поднимать нельзя, — поясняла неугомонная Иванцова.
И факт оставался фактом, неизвестно как коты с гор смогли договориться с котами из низины, но общинники из грота уже многие годы с мраморными котами жили мирно. Завидев человека, кошачья особь, как правило, издавала приветственное "Р-МЯУ" и, уступив дорогу, исчезала в зарослях.
— "Симбиоз", — шутил Матвеич, — мы им кормовую базу из крысаков, они нам защиту от мародеров.
— Как бы самим кормовой базой не стать, — возражали скептики.
— Не должны, — вступалась за зверье Зина, — у мраморных котов генетически память железная, если сами всё не испортим.
Собственно, поэтому и пришлось отправляться за перевал искать новые угодья. Плодородной земли на побережье всегда было в обрез. Община росла. Урожаев с полей и огородов на террасах начинало не хватать. Вырубка же лесов грозила рассорить с котами, крайне чувствительных к нарушению границ своих владений, после чего любое земледелие в этих местах становилось более чем рискованным. На место обиженных единоличников-котов могли прийти стаи пусть не столь крупных, но кровожадных и свирепых разбойников, способных задавить людей массой. Коты же свою защитную миссию выполняли честно, и только они могли преградить путь носорогим гиенам и прочим хищным тварям на ту сторону перевала.
От Васьки мысли Владимира перетекли к родному очагу, к Славке с Марией. Как они там?
Привычка —вторая натура. Отряд должен был вернуться из экспедиции за хребет раньше. Не устояли, провели небольшую геологоразведку. Залежи графита — это хорошо, а от железной руды, увы, толку мало. Жизнь и галанты заставили обходиться без металлов, использовать только дерево, камни, раковины и кости вне родной пещеры.
От жены мысли перекинулись к МОНИК. Дыхнуло сквозняком. Холодный воздух забрался под кожанку и заставил поежиться. Ночную тишину разорвало близкое карканье птицы рух.
Глава общины очнулся от взрыва хохота. Над рубиновыми углями танцевал слабый огонек. Кирилыч, щурясь по кошачьи, прятал улыбку в усы. Виталий сидел нахохлившись. Все ясно: бывалому повару в очередной раз удалось переговорить десантника.