Взвесив за и против, Азизов однажды решил не церемониться, бросить свои интеллигентские страдания и попробовать вести себя как другие – взять власть над молодыми солдатами в санчасти и делать то, что с ним делали в течение последних месяцев в дивизионе. Он подошел к одному очень тихому русскому парню. Тот был настолько стеснителен и робок, что даже никакого труда не потребовалось, чтобы припереть его к стенке и подчинить своей воле. Азизов начал обвинять его в какой-то ерунде, хотя парнишка еще ни в чем не успел провиниться перед ним. Но так делали старослужащие в дивизионе. Молодой, видный, высокого роста солдат ничего не ответил, только покраснел и отвел глаза. Вот это да! Такого эффекта с первого раза Азизов не ожидал. А ведь если бы парнишка не струсил, то мог бы дать ему отпор. Он, явно более сильный и крепкий, свалил бы слабого и неловкого Азизова одним ударом. Воодушевленный воздействием своих слов на молодого солдата Азизов нанес ему пощечину. При этом он почувствовал неописуемую податливость солдата, такую покорность, что ему даже захотелось овладеть телом этого парнишки. Откуда это вдруг пришло ему в голову, Азизов и сам не мог понять. Но полнейшая беззащитность и подчиненность того вызвала в нем именно такое чувство. Потом Азизов нанес еще несколько ударов. Причем, помня уроки «стариков», старался бить так, чтобы не оставалось следов. В тот день Азизов довольствовался несколькими ударами. Но решил «воспитывать» этого парнишку и дальше.
Судя по всему, на этот раз ему предстояло лежать в санчасти долго. Травма оказалась куда серьезнее, чем он думал. Старший фельдшер сам обработал его рану, и сказал, что он должен радоваться, что его так быстро привезли в санчасть, а то мог бы потерять ногу. По всей вероятности, лечение должно было длиться больше месяца. И Азизов мог бы теперь хорошо отдохнуть от тягот службы в дивизионе. Из старослужащих здесь был только один солдат и тот совершенно по-другому относился к нему, особенно после того, как при нем старший фельдшер хвалил Азизова за его знания. А остальные солдаты – их было около десяти – были или одного с Азизовым призыва или новобранцы. Здесь никто ничего о его положении в дивизионе не знал. Впервые за последние месяцы он почувствовал уважение со стороны окружающих. Это казалось ему теперь удивительным и даже смешным, настолько разительна была перемена. Постепенно Азизов брался за «воспитание» других молодых солдат. Никто ему не сопротивлялся, все тут же бежали выполнять его поручения. А он пытался еще находить причину, чтобы наказывать их. Иногда он закрывался с одним из них в кухне или в своей палате, если никого не было рядом. Вначале он ругал за что-нибудь свою жертву, обвинял в чем-то, а потом начинал бить. Иногда даже сразу начинал с избиения. Просто так. Это доставляло удовольствие от ощущения силы и безнаказанности, с одной стороны, и с другой, как бы излечивало раны, нанесенные ему за все время пребывания в дивизионе. Постепенно Азизов обретал уверенность; страх и уныние, сопровождавшие его все время, уменьшались, а часто после такого «общения» с молодыми, казалось, вообще исчезали. Хоть Азизов и хромал на раненную ногу, он чувствовал себя с каждым днем лучше и лучше и стал быстро поправляться. Через какое-то время мишенью его атак стал младший фельдшер. Этот солдат, хоть и не знал о положении Азизова в дивизионе, имел представление о том, какова жизнь молодых там, и напоминал об этих временах бывшему сослуживцу. Особенно глубокую боль он доставил Азизову, говоря о нем всякие гадости при медсестре Галие.
Галия была татаркой, ее муж служил в полку, иногда заходил к ней в санчасть, а если она дежурила сутки, то ранним утром он забирал ее. Муж этой красивой и доброй женщины, капитан по званию, сам приятной внешностью не отличался, имел длинный нос, худое некрасивое лицо и маленький рост. Зачем ей было нужно связаться с таким, не раз спрашивал себя Азизов. Теперь она часто становилась объектом его мечтаний. Это красивое доброе лицо, милые, голубые глаза, нежный, ласковый голос были даны ей будто специально для того, чтобы она стала сестрой милосердия. Когда, скорее всего, умышленно, младший фельдшер пытался унизить Азизова в ее глазах, она старалась не обращать на это внимания, не замечать этой бестактности. Когда она расспрашивала больного Азизова о его самочувствии, он не жаловался на здоровье и жизнь. Ему хотелось говорить с ней совсем о другом. А младшему фельдшеру он решил отомстить позже. Азизов знал, что этот фельдшер трус и стоит его немного прижать, как он тут же пойдет напопятную. Вот тогда он как следует предупредит его, чтобы при медсестре держал язык за зубами.
Красота и обаяние молодой женщины все больше волновали его. С другой стороны, если она узнает о том, чему он подвергался в дивизионе (еще неизвестно, что его ждет в этом дивизионе в дальнейшем), как бы она отнеслась к нему? Ведь женщины любят героев и красавцев. По сравнению с ее мужем Азизов, может, и был красавец, но униженный и посрамленный. Он не смел даже мечтать о такой женщине, как Галия. Но душа хотела, и он иногда даже забывал о своем положении, о том, что скоро ему все равно придется возвращаться обратно. Он хотел все это забыть на какое-то время, все вычеркнуть, будто всей этой уродливой жизни не было. Галия часто появлялась в их палате. То она измеряла им температуру, то делала укол, то приходила спрашивать о самочувствии. И чаще других она обращалась к Азизову, спрашивала о его больной ноге. Она волновала Азизова, лишенного женской ласки и внимания, измученного своей нелегкой участью молодого мужчины. Он был счастлив, что имеет возможность вновь видеться и общаться с женщиной.
В военном городке дивизиона многие офицеры имели семьи. Среди их жен были и молодые и даже красивые. А была среди них одна такая, которая была неравнодушна даже к солдатам. Ее муж все время находился в долгих командировках и появлялся в дивизионе довольно редко. Даже солдаты рассказывали, что у этой хоть не совсем молодой, но красивой и страстной женщины есть любовники. А кто именно, конкретных имен никто не называл. Может, Доктор? Он не только был смазлив, он всегда следил за собой, держался уверенно, был довольно красноречив. По всему этому Азизов пришел к выводу, что именно Доктор является любовником этой женщины. Эта красавица работала в солдатской лавке, которая открывалась два раза в неделю по вечерам. Солдаты были счастливы покупать здесь сигареты, конфеты, печенье, булочку, словом что-нибудь вкусненькое, чего им так не хватало. Молодые быстро тратили те копейки, которые им оставляли «старики». Быстренько израсходовав этот жалкий остаток от солдатского жалованья, молодые тяжело вздыхали, когда в очередной раз открывалась лавка. Но они все равно радовались, если эта красивая, с волнующей походкой женщина появлялась во дворе дивизиона. Один ее вид радовал солдат и облегчал им жизнь. О ней, безусловно, мечтали все, иметь с ней настоящую близость казалось немыслимым счастьем и даже чудом. Кажется, кто-то и в самом деле удостоился такого счастья. Однажды Азизов, перед тем как войти в солдатскую лавку, остановился у открытой двери, чтобы достать двадцать копеек на сигареты без фильтра. Он встал за дверью, чтобы красавица–продавщица не видела, как он считает деньги. Были уже сумерки, рядом никого не было. И он услышал, как она внутри лавки с кем-то разговаривает. Нет, не это удивило Азизова, а то, как чувственно и взволнованно говорила она. Кто же был этот счастливец, к кому был обращен этот страстный интимный шепот? Азизов сам был взволнован тем, что он слышал. Войдя в лавку, он увидел Доктора, стоящего перед продавщицей в позе, которая не оставляла сомнений в близости их отношений. Азизову захотелось побыстрее покинуть лавку, он опасался, что Доктор сейчас оскорбит его каким-нибудь нехорошим словом при этой красивой женщине. Эта офицерская жена казалось доброй, при этом она любила демонстрировать свои женские прелести. То есть она сама была не против иметь близкие отношения с кем-то из солдат. Это счастье выпало Доктору. А после его увольнения она, наверное, нашла бы себе другого солдата. Доктор, заметив Азизова, перестал разговаривать. Женщина быстро продала Азизову сигареты, дала сдачу. Азизов сразу покинул лавку, оставив любовников наедине. Еще один раз Азизов, когда находился в кухонном наряде и уже собирался отправиться спать, был свидетелем того, как Доктор, стоя у каменного забора, вглядывался через маленькое отверстие в нем в городок. И при этом он вел себя очень тихо, крадучись, как шпион, готовившийся узнать чужую тайну. Азизову повезло, что Доктор, стоявший к нему спиной, его вовсе не заметил, а то, возможно, ему от него и досталось бы. Немного проследив за Доктором, согнувшись чуть ли не вдвое, чтобы следить за происходящим в городке через дырку, Азизов решил уйти спать: время уже было около двенадцати, что для солдата слишком поздно. И Азизов ушел, оставив Доктора одного во дворе дивизиона. Доктор наверняка ждал, когда продавщица появится за забором. Возможно, она должна была подать ему знак, чтобы он перелез через забор, и Доктор ждал именно этого момента. Может быть она ждала, когда уснут ее дети (их было двое, по поводу отцовства высказывалось много предположений), или может, ждала, когда уйдут соседи, но сам факт свидания не вызывал вопроса. А это отверстие в заборе, наверное, делал не Доктор, а другие солдаты предыдущих призывов, охотившиеся за офицерскими женами. А больше в дивизионе и не было женщин.