Азизов шел в сторону города, о возвращении в который он больше всего мечтал все последние месяцы. Только сейчас, казалось бы, он даже забыл о нем. Состояние чудесной легкости проникало все глубже в его существо, мир начал казаться ему неописуемо интересным, таинственным, красивым и очень привлекательным. А самого его начали заполнять чувства, которые будто были ему прежде незнакомы. К этому времени он уже шел не по дороге, чтобы не быть замеченным, если его уже ищут. Представьте себе одинокого солдата в степи, вокруг пустота — ни людей, ни домов, разве, что изредка попадаются животные или птицы. Он только хотел уйти подальше от людской агрессии, ненависти и злобы. И оказывается, можно так радоваться воле, безлюдью, возможности свободно идти вперед, ни у кого не спрашивая на это разрешения. Главное, подальше от людей, подальше.
Азизов постепенно приближался к городу. Уже видны верхушки высоких зданий. Он шел уже несколько часов, два раза останавливался, чтобы поесть прямо в степи. Он будто даже забыл, что за ним могут гнаться. Кажется, это его больше не беспокоило. Азизов шел и шел, чувствуя себя все увереннее и все больше убеждаясь в том, что оставить дивизион было правильное решение. Все равно бегство его временное, это не дезертирство, ведь он намеревался сдаться патрулю в городе.
Город был уже совсем близко. Пройдя мимо нескольких маленьких деревенек, Азизов наконец достиг его. У него не было плана, куда идти дальше. Какая разница, лишь бы был город, лишь бы прикоснуться к другой жизни, напоминающей прежнюю, хоть ненадолго ощутить ее. Близился вечер. Недалеко был какой-то парк. Солдат решил держать путь туда – там, наверное, можно было купить что-нибудь съестное. Парк оказался огромным и шумным. Люди гуляли, громко разговаривали и веселились. Была слышна громкая ритмичная музыка. Скоро Азизов смог установить, откуда она доносилась. Это была закрытая танцевальная площадка, на которой люди интенсивно двигались в такт музыки. В основном это была молодежь его возраста и чуть старше. Азизов не осмеливался подойти ближе. Боялся, что над ним начнут смеяться. Остановившись в нескольких шагах от танцплощадки, он стал наблюдать за танцующими. Среди них было много молодых девочек, приблизительно его ровесниц или еще моложе.
Глядя на парней, он спрашивал себя: интересно, знают ли они, что такое служить в дивизионе? Представляют ли, что их ждет, когда завтра придет повестка из военкомата? Тут можно перед подругой героя играть, а там, когда начнется служба, стыдно будет и за себя, и за девочку. Азизов еще раз обрадовался, что у него девушки не было. Ни один из сослуживцев его призыва, вспомнил Азизов, никогда не рассказывал о переписке с какой-нибудь девушкой. Стыдно было, наверно, в этом признаваться. Ведь никто не будет признаваться в позоре и унижениях. Вот только чего Азизов не понимал, это то, что любовь может делать мужчину безрассудно смелым и толкать его на подвиг.
Ему очень захотелось потанцевать: музыка захватила его. Ему хотелось подойти и пригласить одну из девочек на танец. Свободных девочек, было достаточно, как ему показалось. Только как он подойдет к ним, что скажет? Появление солдата в парке в повседневной одежде имело только одно объяснение: он покинул часть, и по всей вероятности без разрешения. На час ли, на два, на полдня, но оставил. В повседневной солдатской одежде уходили только в самовольную отлучку. Если это было короткое увольнение — на день, на несколько часов, то солдату выдавали парадный костюм. В полку увольнительное давали часто: как поощрение за хорошую службу. Что касалось дивизиона, то в нем, кажется, забыли о том, что такое увольнительная. За все время службы Азизов не видел, что кто-нибудь из солдат получал выходной. Солдаты там могли только мечтать о том, чтобы попасть в такой парк, познакомиться с девочками, потанцевать. А тут Азизов стоял так близко к исполнению солдатской мечты. Еще несколько шагов, он очутился бы на танцевальной площадке и мог подойти к одной из девчонок, стоящих в углу и ждущих приглашения кавалеров. Нет, Азизов все-таки не мог себе представить, как он мог бы это осуществить. Казалось бы, все так легко, но одновременно так трудно. Робость не позволяла ему приблизиться к девушкам.
Так и не решившись выйти на площадку, он постоял еще немного, понаблюдал и отправился дальше вглубь парка. Здесь было много аттракционов. Азизов остановился возле карусели и качелей. Тут к тому же продавали манты величиной с ладонь. Он купил вначале две штуки, однако, не наелся и купил еще: манты были очень вкусные. Наевшись, он решил покататься на карусели. Он купил билет и устроился на одном из сидений. Пока карусель крутилась, Азизов вспоминал свою беззаботную жизнь до армии, когда он вот так позволял себе развлекаться и даже представить не мог, что в жизни могут быть такие трудности; что она настолько жестока и грязна. Он всегда ожидал от жизни тепла, света, красоты, помощи и поддержки со стороны людей, верил в то, что они все до единого хорошие, добры и желают добра другим. Азизову нравилось, что за него очень многое делали родители или же кто- нибудь из братьев или сестер. Он любил отдых, развлечения, чтение на диванчике, особенно, если рядом мать поставила что-нибудь вкусненькое. Будущая жизнь казалась ему светлой и беззаботной. А отношения с людьми — только возвышенными и красивыми. Бывали, конечно, и в той жизни кое-какие неприятности, например, иногда мальчишки пытались его задеть, вызвать на ссору. Он удивлялся, почему им родители не объясняют, что так вести себя нехорошо? Хотя сам Азизов тоже обижал, будучи маленьким, более слабых, повзрослев, он понял, что это нехорошо и перестал это делать. Так он утешал себя тем, что, и эти мальчики скоро поймут, насколько они были не правы, и им будет стыдно за прошлое. А он будет им все прощать и дружить с ними. И помогать им, во что бы то ни стало решать их проблемы, если они обратятся к нему за помощью. И потом они будут говорить о нем тоже только хорошее: какой он добрый, замечательный человек. Только попав в дивизион, Азизов оказался вновь в среде тех «плохих мальчиков», и они совершенно не намеревались исправляться и вести себя иначе. Совсем наоборот: они диктовали здесь свои правила. И в детстве он был неспособен дать им должный отпор, хотя обида в душе оставалась надолго, ранила ее. Он тогда надеялся, что все это пройдет незаметно, и об этих обидах детства он никогда больше вспоминать не будет. Уже в полку то состояние детского недоумения от несправедливости будто вернулось обратно. Он и здесь постоянно сталкивался с непониманием, не мог ответить на обиды и оказался самым последним еще в маленькой колонне в полку, над ним чаще всех смеялись. Самым последним оказался Азизов и в дивизионе, здесь он больше других подвергался унижениям. А, едва получив возможность отомстить за собственные обиды, он и сам стал беспричинно избивать трусливых молодых солдат в санчасти.