– Куш хочиш? – спросил он, многозначительно глядя ему прямо в глаза.
Азизов промолчал. Что тут было отвечать, когда каждому ясно, что молодому человеку, со вчерашнего дня не имевшему крошки во рту, да еще работающему, ни о чем кроме еды не думается и не мечтается.
После работы арестанты вернулись в камеру, но не успели они отдохнуть, как их вызвали в комнату, где они сдавали часть своей одежды на хранение. На одном из столов лежали хлеб, масло и яйцо.
– Берите, – сказал старший лейтенант, – сидевший за другим столом. – Это из того, что положено другим арестантам, а не вам. Только есть-то вам тоже хочется, я знаю. И неизвестно, когда за вами придут. Поэтому берите: каждому положено по яйцу, по одному куску черного и белого хлеба и кусочек масла. Берите и ешьте прямо здесь.
Потом вдруг старший лейтенант встал, надел фуражку, подтянул портупею и громко заявил:
– Сегодня Первое Мая, товарищи солдаты! Поздравляю всех с Днем солидарности трудящихся всего мира!
Никакого ответа от солдат-арестантов не было, только это, скорее всего не очень волновало офицера – главное он свое дело сделал.
Стоя в этой же комнате солдаты с благодарностью съели продукты. Голод это, конечно, не утолило, но помогло немного подкрепиться. Потом все трое вернулись в камеру. Жаль только прилечь здесь было нельзя. Дежурные регулярно заходили в камеру и проверяли, не лежит ли кто на нарах в дневное время.
Азизов успел познакомиться с обоими солдатами. Один был из Белоруссии, другой из Казахстана. Первый прослужил уже полтора года, и осенью собирался домой, а другой был одного с Азизовым призыва. Оба они служили в самом городе и, узнав, что Азизов служит за его пределами, поинтересовались жизнью там. Что такое дивизион, они понятия не имели: белорус служил в так называемом «стройбате» — в строительном батальоне, а казах являлся водителем командира полка танковых войск. Оба попали сюда за самовольную, но кратковременную отлучку из части. Белорус познакомился в городе с девушкой, и время от времени бегал к ней. Только в этот раз патруль поймал его. А казах попался в поезде, когда ехал к своим родственникам, живущим в городе, за продуктами и деньгами. Он хоть и был переодет в гражданскую одежду, патрулирующие вычислили его. Как есть, свою историю Азизов не рассказал, не хотелось ему во всем этом признаваться. А сказал только, что он прежде, как и они, служил в городе, а потом проштрафился и был отправлен в дивизион. Теперь ему захотелось снова увидеть город, увольнительных не давали, поэтому решил уйти в самоволку. Что было дальше, он тоже не рассказал. За время службы Азизов понял одно: ни в коем случае нельзя людям показывать свою слабость. Ему врезалась глубоко в память одна история.
Так получилось, что Азизов попал в свою первую колонну из полка с одним из своих студенческих друзей. В той прежней жизни они очень много времени проводили вместе, вместе выпивали, мечтали, часами разговаривали о дружбе, любви, красоте и женщинах. Часто они ходили друг к другу в гости, были знакомы с семьей каждого. Когда они оказались вместе в одной колонне, Азизов был на седьмом небе от радости. Еще бы, служить рядом с лучшим другом! В первые дни все было хорошо. Но потом их отношения стали ухудшаться. Азизов стал замечать в своем друге массу новых черт, о которых раньше даже не подозревал. А главное, тот все меньше и меньше поддерживал его, наоборот все чаще выступал на стороне других. Это очень разочаровывало и обижало Азизова. Однажды в одном споре и Азизов выступил против своего бывшего друга. Тот почувствовал себя сильно уязвленным и, вызвав Азизова на улицу, оскорбил его, его мать и сестру. Азизов был поражен – причем тут его родные, ведь речь идет об их личных разногласиях. Он попытался напомнить другу об их прошлом, призвал к рассудку, но тот нисколько не пожалел о сказанном, добавив, что Азизов лучшего обращения и не заслуживает. После этого их отношения окончательно испортились. Азизова больше всего поражало то, что человек мог так измениться в новых обстоятельствах. Раньше бы, если бы ему сказали, что близкий друг в гражданской жизни может стать ему ярым врагом в армии, просто не поверил бы. А ведь этот человек знал и его слабые стороны, и его тайны, некоторые сокровенные мысли. После этого Азизов и пришел к выводу, что показывать людям свою слабость, раскрывать душу полностью нельзя. Позже это подтвердили и отношения с Сардаровым, Кузьмой и Самохиным. Они вместе пережили трудные дни, так или иначе поддерживая друг друга. Когда же Азизов с появлением Карабаша не смог дать ему отпор и начал опускаться, никто из них его не поддержал. Это предательство очень обидело его. Прежние отношения, несмотря на развитие событий и изменение ситуации, так и не восстановились. Бывшие друзья захватили власть в дивизионе, а он продолжал оставаться гонимым и унижаемым. С тех пор Азизов твердо решил, что доверять никому не будет. А когда не доверяешь другим, не ждешь от них многого, то бывает не так больно, и удары легче переносятся.
К вечеру привели еще двоих солдат, один из которых был воздушным десантником, и вел себя вызывающе и надменно. Другой был тоже с голубыми погонами, только служил он в авиационной части; хилый и маленького роста. Десантник оставался таким гордым недолго и вскоре начал рассказывать смешные истории об армейской службе. Самое интересное произошло потом, когда к ним в камеру привели одного курсанта. Дежуривших солдат заменили утром курсанты офицерского училища и они упекли одного из своих товарищей в камеру с солдатами. Для курсанта это означало страшное унижение – вот так сидеть в камере вместе с солдатами. Он – будущий офицер, которого уже за это ненавидели солдаты, оказался вдруг на одних нарах вместе с ними. К нему тут же начал приставать десантник, бросал все время какие-то колючие реплики в его адрес. Но все-таки немного осторожничал – курсант был здоров, как бык, и вряд ли дал бы себя в обиду, если бы десантник полез в драку. Курсант краснел и смущался, чувствуя эту нелюбовь солдат и не зная, как себя вести. Тут вдруг десантник попросил у него сигарет; у курсанта их, естественно, не оказалось, поскольку их отбирали перед отправлением в камеру. Но курсант схватился за это как утопающий за соломинку, так увидел возможность наладить отношения с сокамерниками. Он окликнул одного из своих товарищей, стоящего в это время в карауле неподалеку, и попросил у него сигарету как бы для себя. У того сигарет тоже не оказалось, но обещал достать. И через несколько минут он уже бросил через проем три сигареты. Это было целым достоянием для арестантов. Десантник взял одну сигарету себе, а две другие передал дальше. Договорились, кто с кем будет вместе курить. Азизов в «напарники» достался белорус. После этого десантник действительно перестал доставать курсанта, и будущий офицер как бы стал тоже своим в солдатской камере. Курсант даже не был курящим, но пошел на это нарушение ради того, чтобы временно сблизиться с солдатами. Хотя он рисковал при этом нешуточно: за одно нарушение его уже посадили к солдатам, и если узнали бы о его новом нарушении, то его ждало бы более строгое наказание.
С прибытием новых арестованных обстановка в камере ужесточилась. Ночью завели группу из пяти человек, которая сама несла службу в городе и что-то нарушила. Среди них было несколько сержантов. Так в камере стало одиннадцать человек. Пришлось здорово потесниться, чтобы на нарах всем хватало места. Вновь прибывшие арестанты сразу начали более жесткий диалог с сидевшими в камере. На их выходки отвечал один десантник, иногда получая поддержку от старых сокамерников. Особенно один младший сержант все искал повод, чтобы к кому-нибудь прикопаться. Его даже пытались успокаивать прибывшие с ним солдаты. Вдруг он как бы только сейчас заметил хилого солдата из авиационных войск. И весь свой гнев и ненависть обрушил на него:
– Достань сигарету, быстро!!!
Солдат ответил, что у него сигарет нет. Сержант крикнул еще громче:
– Ищи, мне все равно, выроди, если хочешь, но найди сигарету.
Несчастный солдат стал искать сигарету на полу, естественно, ничего не нашел. А сержант не позволял ему подняться, требуя не прекращать поиск. Лишь когда сержант, сидя на нарах, дремал, авиационщик прекращал поиски и тоже валился на нары. Но как только сержант открывал глаза и видел его сидящим, начинал орать: