– Почему не ищешь! Ну-ка ищи сигарету!
Авиационщику приходилось опять продолжать свои тщетные поиски. Главное, за него никто не заступался. Никто даже не пытался уговорить сержанта прекратить это издевательство. Азизов теперь боялся за себя. Его вид после неумелой стрижки тоже не добавлял уважения у солдат, и особенно, у недавно прибывшего сержанта, который прослужил год. Только кавказская внешность Азизова сдерживала сокамерников, которые были наслышаны разных небылиц о кавказцах. Поэтому его никто не трогал.
Так прошел еще один день в камере. Спать теперь было очень неудобно, но тем не менее все засыпали очень быстро, так как уставали, недоедали и не досыпали. На третий день один из курсантов, заменивших вчерашних, открывая дверь камеры, построил арестантов и увел с собой авиационщика и Азизова. Азизов думал, что за ним приехали, но нет, всего-навсего получил швабру, тряпку и ведро для уборки камеры и коридора. Только к полудню закончил он работу. Потом им в той же комнате дали немного поесть: опять что- то легкое, и всего один раз за день.
Когда он выходил из комнаты, вдруг лицом к лицу столкнулся со своим командиром Венковым. Венков опять был ужасно зол, еле сдерживал свой гнев и даже на ходу успел бросить в адрес Азизова что-то оскорбительное. Солдат понял, что Венков приехал за ним. Ничего хорошего это не сулило.
Когда Азизов, получив обратно свои вещи, вышел в сопровождении одного из курсантов на улицу, Венков посадил его в свой «УАЗ». Военный билет Азизова ему самому не вернули, а отдали командиру дивизиона. Всю дорогу Венков ругался, материл Азизова с ног до головы. И угрожал ему трибуналом и дисциплинарным батальоном.
Приехали они в полк, чему Азизов очень обрадовался. Вместе с Венковым он поднялся в кабинет командира полка, у которого оказался еще его заместитель по политической части. Увидев Венкова с Азизовым, они тоже очень разозлились, только не на Азизова, а на его командира и выгнали его. Каким могущественным казался Венков в дивизионе, а здесь его как собаку выставили из комнаты. С Азизовым высшие чины полка были не так грубы, только казались разочарованными.
– Вы написали это письмо? – спросил Азизова начальник политотдела полка, подняв распечатанный конверт с листом бумаги и вытянув его вперед: лист бумаги был прикреплен к конверту скрепкой.
Это было его письмо министру. Азизов узнал его даже на расстоянии.
— Зачем Вы написали это письмо, товарищ солдат? – спросил вновь начальник политотдела, тряся конвертом.
Азизов опустил голову, не зная, что ответить.
– Я хочу поменять место своей службы, – вдруг, осмелев, сказал он.
– Я помню, Вы ко мне уже обращались однажды. Сколько Вы прослужили уже? — спросил командир полка.
– Около года, – ответил Азизов тихо.
– А устав Вы изучали? — спросил опять командир полка.
– Да, изучал, – ответил Азизов еле слышно.
– Что там написано о том, к кому Вы можете обращаться в случае возникновения у Вас трудностей?
Азизов мешкал. Ответ он хорошо знал, не раз читал об этом, но пытался понять, к чему клонят офицеры.
– Мы ждем Вашего ответа, товарищ солдат! – вмешался начальник политического отдела полка. – Если не можете ответить, значит, будем считать, что Вы устав не изучали.
– Я должен обращаться к сержанту, к командиру отделения.
– Отлично, устав Вы знаете, мы теперь убедились, – сказал опять начальник политотдела.
– И зная это, Вы тем не менее решили обратиться к самому министру обороны? Вы опозорили не только свой дивизион, но и целиком наш полк на весь округ. Мы являемся тылом воюющей в Афганистане Сороковой Армии, – мы в ответе за всю нашу страну, – сказав это, командир помолчал какое-то время. – Считаете ли Вы свой поступок нарушением воинской дисциплины или нет? – продолжил он.
Азизов, ничего не ответив, вновь опустил голову.
– Отвечайте на вопрос, товарищ солдат, когда Вас спрашивает старший по званию, – сухо и громко потребовал начальник политотдела.
– Так точно, товарищ полковник! – сказал Азизов, пытаясь придать немного бодрости своему голосу, чуть не сорванному подавленным плачем.
– А почему Вы самовольно оставили место своей службы? – спросил командир, повышая голос. – Сколько Вы еще бродили бы, не поймай Вас патрульная служба?
Тут начальник политотдела, наклонившись к командиру, стал что-то шептать ему на ухо. Азизов, однако, разобрал, что речь идет о его добровольной сдаче патрулю в городе по истечении третьих суток.
– Ах, вот оно что, – сказал командир негромко, повернув голову в сторону своего заместителя. – Этого я не знал.
Какое-то время оба офицера молчали. Потом к солдату вновь обратился начальник политотдела:
– Выйдите, Азизов, и ждите за дверью. Мы Вас еще позовем.
Азизов вышел. Ему показалось, что разговор с командирами полка прошел не так плохо. И главное, они не стали его сильно ругать за содеянное. Только командир будто опять не помнил, что он сам назвал его когда-то «интеллигентом» и поручил использовать его знания на политзанятиях. Может, теперь его вернут обратно в полк? Сейчас они, может быть, будут опасаться его, стараться обращаться с ним осторожнее? А вдруг он опять напишет? Интересно, дошло ли его письмо до самого министра обороны? И почему оно вернулось обратно в полк? Может, письмо распечатали раньше, еще в пути, и, узнав о чем оно, решили вернуть его обратно, к командованию полка? По словам командира полка теперь весь военный округ знал об этом письме. Азизов не знал, кем он теперь должен был себя считать. Героем, за то, что написал такое письмо и стал известен на весь округ? А теперь вот еще осмелился покинуть дивизион в знак протеста против собственного положения в нем. Солдаты – нет, они к героям его никогда не причислят. Азизов это знал. Скорее всего, наоборот, будут считать его полным ничтожеством. А вдруг его вернут опять в дивизион? Что тогда? Они же его мнение спрашивать не будут, а сделают все так, как сами считают нужным. Про то, что он должен оставаться там, где до этого служил, командир не сказал ни слова. Нет, обратно после всего произошедшего они его вряд ли вернут. Сами понимают, что он опять может что-нибудь натворить, лучше перевести его куда-нибудь. А почему не обратно в полк? Столько солдат служат в полку, что для него одного там местечка не найдется? Только захотят ли? Они теперь все на него злые: этим письмом он выставил весь полк в невыгодном свете. Скорее бы узнать об их решении. Только не обратно в дивизион.
Азизов так и не дождался повторного вызова командиров. Капитан с красной повязкой на руке – он был дежурным офицером в тот день по полку – поднявшись наверх, велел ему идти с ним. Сколько ни пытался Азизов объяснить, что ждет вызова командира полка, у которого он только что был, офицер не обращал на его слова никакого внимания; приведя Азизова в караулку, он сдал его старшему лейтенанту – начальнику караула. Опять повторение ритуала: сдача частей одежды, заполнение анкеты. После всего этого молодой лейтенант пихнул его в камеру, хорошо уже знакомую Азизову.
Значит, пока это и есть решение командиров — посадить его на гауптвахту сначала в наказание за то, что он оставил дивизион. А где он должен будет служить дальше, они, скорее всего, решат позже.
Опять нары, опять голые доски. К тому же казалось, что доски с того времени, когда он здесь был, немного раздвинулись, образовав большие щели между собой. С едой здесь стало получше, в смысле того, что его вызывали есть каждый раз после того, как караул сам заканчивал прием пищи. А кормили лучше, чем где-либо: на завтрак хлеб с маслом и кашей, чай, на обед суп и крупу с мясом, на ужин опять кашу с рыбой или кусками жареного мяса. Еды было хоть отбавляй. Караулу приносили ее из столовой полка и всегда больше, чем нужно было. Спать он мог, когда хотел. Никто не интересовался тем, что он делает в камере днем. Никто не требовал, чтобы он двигался только бегом. Редко выводили работать. Жизнь была здесь куда легче, чем на гарнизонной гауптвахте.
Ровно десять суток провел Азизов на гауптвахте полка, получилось, что всего он просидел в заключении тринадцать суток. Пока он находился на гауптвахте полка, однажды его вызвали к строю. И командир полка рассказал на разводе о том, что Азизов написал письмо министру обороны.