Солдаты, не успев придти в себя, все-таки выполнили эти приказы, хотя некоторые не успели – их настигла вражеская пуля.
Лежа на земле, Зотов приказал Панфилову, чтобы он со своим взводом держал оборону сзади и с правого фланга, а вместе с взводом Петренко он пытался держать оборону спереди и с другого фланга. Пули сыпались на солдат дождем. Стреляли одновременно отовсюду, разрывались гранаты. Зотов надеялся прорвать оборону слева и пытался вести оба взвода в эту сторону. Рация имелась только в его офицерском броневике, теперь уже захваченном «душманами». Теперь он не мог даже сообщить в батальон о настигшем его роту бедствии. Зотов все время невнятно ругался, кричал то на Петренко, то на Панфилова, которые особого боевого опыта не имели. Отстреливаясь, оба взвода продвинулись в сторону, куда рвался командир роты. Среди солдат были уже большие потери. При попытке оказать помощь одному раненому врач батальона сам получил серьезное ранение. А его помощника убили еще раньше. Крики раненых и умирающих солдат охватили поле боя, помочь им теперь было некому. Солдаты пытались вытащить раненых товарищей из-под пуль и тащить их с собой, поскольку оставлять их было негде. Так оба взвода пытались выйти из окружения. Только эта задача казалась очень тяжелой. «Душманы», продолжая стрелять по солдатам со всех сторон, догадались о замысле Зотова и пытались помешать осуществить его. Оказавшись в открытом поле перед превосходящими силами противника, оба взвода продолжали нести большие потери. При этом расположение «душманов» впереди оказалось выгоднее – выше, чем их позиция. Но солдаты медленно двигались, вернее, ползли к цели, к которой пытался настойчиво вести их командир роты. Пока его самого не настигла пуля. Командир роты был ранен в голову, кровь текла ручьем. Он старался держаться, продолжал стрелять из своего автомата. Но видно было, что силы его иссякают. Один из солдат поволок капитана, не выпускающего автомат из рук.
– Оставь, оставь меня, – крикнул ослабшим голосом Зотов. – Не нужно мне помогать, я сам.
Но солдат не оставил его и продолжал тащить в том направлении, куда двигались взводы. Увидев, что капитан смертельно ранен, Панфилов взял на себя руководство боем. Только его неопытность вскоре сказалась, и связь между солдатами начала нарушаться. Держащие оборону спереди и атакующие левый фланг окружения пришли в замешательство. Многие из атакующих теперь сами пытались обороняться и вели беспорядочную стрельбу.
Воспользовавшись таким замешательством, «моджахеды», держащие левый фланг окружения, смогли отстрелить многих из атакующих. Увидев, что дальнейший прорыв к тому флангу невозможен, солдаты начали отступать. Так провалился зотовский план прорыва окружения, а самого командира уже не было в живых. Панфилов тоже получил очень тяжелое ранение от разрыва гранаты прямо рядом с ним. Его, умирающего, тащил вместе с собой по земле один из солдат. Перед смертью Панфилов успел передать командо-вание Петренко. Петренко был в полной растерянности. Он был бледен и еле полз в направ-лении, указанном погибшим командиром роты. Как руководить теперь оставшимися солдатами, как спасать их, новоиспеченный командир не знал. Он начал что-то кричать им, призывая двигаться в том же направлении. То, что ситуация изменилась и среди солдат началась паника, он не смог оценить. Почувствовав его неуверенность, солдаты перестали слушать его редкие команды, и через какое-то время воцарился полный хаос: каждый стрелял и двигался в том направлении, куда считал нужным. Всеми теперь владело только желание выжить, выбраться из окружения и убежать. Казалось, что так в одиночку легче выйти из окружения. А «моджахеды», заметив растерянность и панику в рядах советских солдат, воодушевились еще больше. Они отстреливали теперь этих мечущихся в хаосе воинов как зайцев во время охоты. Захид остался среди тех, кто все еще надеялся, отстреливаясь, вместе выйти из окружения. Он был ранен в плечо, только ранение казалось неглубоким, хотя кровь не останавливалась. Захид беспрерывно вел огонь, автомат его раскалился после выпущенных по «душманам» двух магазинов, в каждом из которых было по тридцать патронов. Он находился теперь совсем недалеко от Петренко, который все еще пытался руководить солдатами, не слушающими его. В ответ бойцы только материли Петренко и делали то, что сами считали нужным. Хабибуллин пытался в свою очередь как-то организовать сражающихся все еще вместе солдат, что-то кричал, указывал. До тех пор, пока в него самого не попали. Кажется, умер он сразу, не успев даже почувствовать боль от разорвавшей его грудь пули. Петренко чуть привстал и пытался еще отдать какие-то распоряжения, как его тут же свалила вражеская пуля. Падая, он уронил свой автомат и остался лежать неподвижно. Увидев, как его подкосило, Захид подполз к нему:
– Товарищ лейтенант, что с Вами? – спросил он испуганно, повернув его голову к себе.
Голубые глаза лейтенанта были устремлены куда-то в сторону, он даже не посмотрел в сторону Захида.
– Эсрари, ты?.. – спросил только лейтенант с трудом.
– Да я это, товарищ лейтенант, – ответил Захид, не зная даже в какую сторону тащить теперь лейтенанта.
Лейтенант так и продолжал лежать с открытыми глазами, обращенными теперь к небу. Эсрари понял, что он уже умер, и пришлось бросить лейтенанта прямо на том же месте и вновь отстреливаться. Оставшимися в живых солдатами двигала надежда на то, что все же из этого ада удастся как-то вырваться. По ним стреляли опять со всех сторон, снаряды и гранаты взрывались друг за другом, поражая все больше и больше бойцов. Но некоторые из них все еще двигались, ползали по земле среди оторванных ног, рук, трупов, кричащих от боли раненых.
Все-таки Эсрари и еще четверо солдат добрались до самого фланга, куда стремился еще Зотов, и бросились на «душманов» со штык-ножами, хоть и были полностью обессилены. Захид из последних сил направил свой автомат в живот возникшего перед ним «моджахеда». Но тут другой «моджахед» прикладом автомата ударил его по уху, не до конца закрытому пробитой пулей каской, и Захид упал.
Очнулся он от разговоров на афганском над его головой; вначале ему казалось, что он видит это во сне – как ходят вокруг него множество людей и говорят на афганском языке. Потом Захид сквозь полуприкрытые веки уже яснее различил вокруг множество бородатых мужчин в чалмах. В основном они сидели на земле, пили чай и беседовали. Неподалеку лежало много оружия — видимо, трофеи после боя с ними. Еще немного придя в себя, Захид понял, что связан веревкой и не может пошевелиться. Оглянувшись, он увидел еще нескольких солдат из их роты, лежащих недалеко от него в том же положении. Одежда у всех была разорвана, испачкана кровью, у многих были серьезные ранения, они стонали от боли.
Очень долго Захид не понимал, где он и зачем он здесь. Потом он начал вспоминать последний бой, перед глазами проплывали какие-то сцены. Голова отказывалась признавать происшедшее за реальность. Неужели все это произошло в действительности, неужели они и вправду попали в окружение и были разгромлены? И действительно убиты капитан Зотов, лейтенанты Панфилов и Петренко, сержант Хабибуллин? Тут он еще раз посмотрел в сторону других солдат. Некоторые все еще находились без сознания, у всех остальных были мрачные, несчастные лица. Наконец-то Захид осознал, что он вместе с несколькими другими солдатами взят в плен. Проходящие мимо них «душманы» бросали иногда в их сторону взгляды, полные ненависти, казалось, они готовы сожрать их заживо. А Захид еще услышал, как один из них посоветовал другому, поскорее покончить с этими русскими. Тот что-то ответил ему, вроде, что нужно еще спросить кого-то. Кого именно, Захид не понял.
Прошло не так много времени, как появились двое высокорослых мужчин, бородатых и одетых тоже как афганцы. Только внимательно поглядев на них, трудно было поверить, что они действительно афганцы: таких высоких людей среди афганцев редко можно было встретить, к тому же оба они были светлокожие, и выражения их лиц были другие. Оба они, бросив холодный и презрительный взгляд на захваченных советских солдат, подошли к группе «моджахедов». До них было не так далеко, и какие-то слова Захид мог отчетливо понять. Как выяснилось, один из недавно прибывших, толстый и не такой уж молодой, просил другого переводить его слова «моджахедам». Другой, молодой и худощавый переводил его слова с английского на афганский, и наоборот. Только английский у них (Захид по настоянию отца учил его несколько лет самостоятельно и еще год в университете, поэтому кое-что понимал) был какой-то непривычный. Какие-то слова эти двое произносили как-то странно. «Скорее всего, это американский», – так подумалось вдруг Захиду. И что они среди «моджахедов» делают? Неужели они сражаются тоже вместе с ними? Хотя о подобных случаях Захид уже слышал прежде, ему рассказывали, что американцы поддерживают «моджахедов», учат их сражаться с советскими воинами, только до конца в это никогда не верил. Теперь однако увидел это своими глазами. Значит, замполит был прав, «моджахедов» действительно обучают американцы? В это он начал больше верить особенно после того, когда услышал, как старший американец поздравлял «моджахедов» с успешной операцией. Потом американец начал что-то обсуждать с моджахедами, и тут Захид догадался, что и это окружение с обманом было его планом. Захид также понял, что старший из американцев – высокопоставленный офицер, а переводчик — офицер младшего чина, и они имеют серьезное влияние на «моджахедов», возможно, даже определенную власть над ними.