Она путешествовала по мирам. Об этом попросил Макинтайр. Перемещаться и уничтожать зеркала, спасать Небытие от чудовищ. А чудовищ этих породил страх. Подумать только! В тех мирах, что она создавала в детстве, не было никаких зеркал, не было кошмаров. Здесь же всё было иначе. Всё, что происходило в мире людей, влияло на жизнь творцов. А они оказались ужасно неприспособленными, беспомощными, они не могли справиться с трудностями. Творцы привыкли, что все их желания исполняются, они подстроили свой мир под себя. Они привыкли чувствовать себя защищёнными, всесильными. И стоило только ситуации выйти из-под контроля, как они испугались. И все страхи, сомнения, разочарования и кошмары в одночасье обрушились на их головы. Разумеется, во всём был виноват создатель, годами он запугивал своих соотечественников, ждал, когда они ослабнут. Чтобы потом прийти, спасти их и изменить Закон. Как близки и понятны были комиссару Яковлевой сомнения творцов. Возможные перемены (к лучшему ли?) их страшили, и не зря. Юной девушкой Ларисе приходилось побывать во многих губерниях России, беседовать с крестьянами, объяснять, что такое социализм, в чём его благо, как к нему прийти. И немногие понимали. Были те, кто задавал вопросы, переспрашивал, уточнял, но большинство лишь жаждало перемен, чувствовало, что они жизненно необходимы, но не знало, как к им прийти, и боялось коренных изменений. Ведь они могли перевернуть с ног на голову привычный, до боли знакомый мир. Мир с его устоями, правилами и обычаями, которые были понятны, которые, может, и были злом. Но злом известным. Творцы тоже хотели перемен, но боялись, что после этого их уютный, волшебный мирок рухнет. Многие называли Закон «несправедливым», но не знали, как будут без него жить. От Макинтайра они требовали достойной замены, решительных действий. А Лариса думала только об одном: как выбраться из Небытия самой и спасти Эдуарда. Этот мир был ей чужим, и его судьба мало интересовала девушку. Её место и место Эдуарда – среди людей. Вот только как туда вернуться? Что делать? Лариса, как создательница, могла свободно перемещаться из одного мира в другой. Но какой от этого толк, если Эдуард оставался в Белой башне? Он предложил Макинтайру вступить в переговоры, а творцам – решить, каким они хотят видеть свой мир. Уж кто-кто, а Эдуард пошёл бы на всё, лишь бы только избежать кровопролития. Небытие веками не знало войн, Закон запрещал использовать оружие, мстить, наносить друг другу увечья, желать зла и воплощать эти желания в реальность. Макинтайр привёл в свой мир несколько сотен порабощённых – солдат, лишённых воли, сильных, пусть и безоружных. И это напугало творцов. Они метались, как мыши в клетке, не знали, чью сторону принять, за кем идти. На стороне Эдуарда оставалась серая гвардия карателей, вот только по воле создателя порабощённые стали невосприимчивы к кошмарам. Макинтайр попросил Ларису уничтожить зеркала и тем самым показать, что создатели заботятся об остальных творцах, показать Эдуарду, что они действуют сообща, что она действительно предательница. Вот только она обманывала Вильяма Арчибальда, она надеялась, что создатель научит её управлять своими способностями. А потом Лариса использует их против Макинтайра. Хватило бы времени и сил. Да вот беда, у Ларисы ничего не получалось. Ничего. Может, она просто-напросто не знала, каким она хотела видеть своё будущее?
***
В мирах, которые в детстве создавала Лариса, цвета были невообразимо яркими. Надеясь убежать от серости Петербурга, она выбирала зелёные, синие и жёлтые краски. В Небытии небо было то фиолетовое, то чёрное, холодное и суровое, трава жухлая, посеревшая. Снег шёл, не переставая, усыпал дороги грязно-белым ковром. Этот мир страдал. Ничто не проходило для него бесследно, словно живое существо, он чувствовал страхи своих обитателей. Темное небо, серый снег и зеркала, зеркала… Ряды колдовских зеркал. За стеклом – изнанка человеческой души.
Творцы приветствовали Ларису, высыпали на улицы и взывали к ней: «Создательница! Создательница!», кланялись (вот ведь беда!) и наблюдали за её действиями. Яковлева привыкла к вниманию, но вовсе не желала, чтобы ей поклонялись, как божеству. Она не богиня, а ведьма. Ведьма. Так сказал Арсений. И был прав.