Холодные серые глаза Эдуарда Милютина смотрели на него с осуждением. В них не было страха, и это сердило создателя. Благословенный бросал ему вызов. Хрупкий и слабый человек. Лишённый власти и волшебной силы. Обычный, ничем не примечательный. Избранник Закона. Не по своей воле он оказался в чужом для себя мире, был оторван от семьи и обречён на одиночество. А ведь Макинтайр спасал этого несчастного, дарил свободу. Так почему же Милютин его осуждал? Невольно Макинтайр восхитился мужеством этого человека, который был совершенно спокоен перед лицом смерти. Создатель знал: четыре долгих года Милютин провёл на полях сражений, для него каждый день, каждый час мог стать последним. Он разучился бояться, смирился с неизбежностью смерти, принял её. Может, поэтому он скучал? А, может, он верил, что спасётся? О, нет! Макинтайр не мог его отпустить. Ни в коем случае!
«Не спасёшься, не надейся!»
Он подал сигнал. Без колебаний, как и всегда. Порабощённые подняли серебряные ружья. Милютин расправил плечи, ухмыльнулся. «Глупец! Глупец! Что бы ты ни задумал, ничего не выйдет. Тебе, простому человеку, не одолеть создателя».
Ветер стих, или показалось? Толпа застыла, замерла. Ни шёпота, ни вздоха. В то мгновение всё должно было решиться. Секунда… Другая…
А потом ружья, одно за другим, попадали на деревянный настил. Порабощённые исчезли, испарились, не осталось и следа. Десятки служивших Макинтайру рабов растворились в воздухе, не успел он и ахнуть.
– Мой первый указ: все, кого насильно заставили служить, чью волю подчинили, будут освобождены и смогут вернуться домой. Так велит Закон, – решительные шаги гулким эхом отозвались в ужасающей тишине. Сам мир затаил дыхание. По помосту стелился длинный белый плащ. Только один человек в Небытии мог носить белое. Благословенный. Серебряная корона на золотых волосах. Он переменился, доктор Веселовский, прежде смешливый, рассеянный и безответственный. Вернулись краски к его глазам и волосам, вернулась прежняя сила. До последнего не верил Макинтайр слухам, не желал верить. Слишком дорога была прежнему правителю свобода. Все это знали. Все знали, что благословенный предпочел им счастливую жизнь среди людей и переложил своё бремя на другого. Нет. Он не мог вернуться!
– Нужно уходить, господин! – взволнованный голос Армана вывел Эдуарда из оцепенения. – Опасно здесь оставаться! – Милютин только головой покачал, отмахнулся. Ему хотелось посмотреть, что будет дальше, а при необходимости – помочь Олегу. Однако регент с неожиданной для такого тщедушного человека силой поволок его вниз. Он набросил на плечи Эдуарда свой небесно-голубой плащ. – Подумать только! Столько стояли на ветру! Мы боялись, что опоздаем. Докладывали, что создатель собирается перенести время каз… этого светопреставления!
Эдуард открыл было рот, но оттуда вырвался хрип. Действительно, он промерз до костей, устал, изнервничался, но нельзя было расслабляться. О том, что пережил, он подумает потом. Может, будет пить или трястись, или просыпаться в холодном поту, кричать, не находить себе места, мучиться, в каждом зеркале искать отражение своего кошмара. Но время для этого ещё не пришло.
Толпа зашумела, и по площади словно прошла мощная звуковая волна. Творцы кричали, плакали, взывали к благословенному, тянули к нему руки, приветствовали возвращение своего правителя, своего спасителя. Макинтайр и Веселовский замерли на помосте, ветер трепал их одежды, белые и красные. Цвета власти и созидания. Олег пришёл не один, позади него стройными рядами выстроились гвардейцы. Суровые лица, серые плащи, безоговорочная преданность.
Макинтайр заскрипел зубами, холодная ярость била ключом, но он, как всегда, умело скрывал чувства. Он ни за что бы не позволил вырвать из рук столь желанную победу. Как долго он её ждал! В одиночестве, в мире людей, где приходилось носить маску, лгать и притворяться, скрывать свой дар. Быть обычным. Человеком. Всего бояться. Нет, Вильям Арчибальд верил, что был рождён для власти. Он был способен создавать и разрушать миры. Он был непобедим. Он знал: остальные творцы боялись его и уважали, но всё же… всё же почитали они другого. Труса, ввергшего их мир в пучину безвластия. Из-за него, из-за его слабости, свободолюбия и малодушия Небытие, подобно потерявшему управление кораблю, грозилось вот-вот налететь на скалы, разбиться в щепки. Макинтайр не верил, что благословенный вернётся. Не верил до последнего. Но что же… если и так, ему не одолеть Вильяма Арчибальда. Никому не победить чудовищ, порождений его жестокого воображения. Он призвал их всех, разом. Гигантские крылья захлопали над головами творцов, монстры, покрытые шерстью, кожистые и чешуйчатые, когтистые и клыкастые, вышедшие из страшных снов, ринулись к своему господину. Гвардейцы обернулись серыми тенями, проворными, быстрыми и бесшумными. Назревала битва.