Эдуард встретил упоминания и о призраке женщины в показаниях свидетелей нескольких громких дел, имевших место в 1880 – 1885 годах. Большинство данных недавно рассекретили, но Милютину всё равно пришлось побороться, чтобы до них добраться. Судя по всему, преступления не были связаны друг с другом, и тем более события тридцатилетней давности не имели никакого отношения к гибели Михаила. Но почему-то Дама в чёрном вернулась. Почему-то она преследовала Эдуарда. Почему-то это привидение охотно помогало следствию. Привидение! Привидение! Немыслимо! На глазах у Милютина ожила старая городская легенда. Он видел призрак молодой вдовы, видел его так же хорошо, как старичка-профессора, склонившегося над старинными рукописями, и розовощёких институток, которые, вместо того, чтобы сосредоточиться на выполнении домашнего задания, бессовестно строили ему глазки. Эдуард видел её, и от одной только мысли о горящих, как синие огни, глазах его бросало в дрожь, хотя уж кого-кого, а Милютина нельзя было назвать пугливым.
Молодой человек протёр слезящиеся глаза, из-за пыли, осевшей на страницах, и старой краски они горели и чесались, и выглянул в окно. Дождь не прекратился, и поэтому Эдуард решил задержаться в тёплом здании библиотеки. Он терпеть не мог холод и сырость, просто не выносил. Его передёрнуло от одной мысли о том, что предстоит прятаться под дрожащим от шквального ветра зонтом, пытаясь укрыть от мерзких дождевых капель хотя бы лицо. В мрачном Петрограде к Эдуарду вернулись навязчивые кошмары и скверное настроение. Он хотел бы выпить чашечку крепкого и горячего чая (чтобы непременно из самовара, чтобы обязательно с ромашкой или мелиссой, нет, всё-таки лучше с вареньем или яблочным джемом), желал бы оказаться далеко отсюда, в «Звёздном». Позавтракать на веранде дома и, прихватив чертежи, отправиться на стройку.
«Ишь чего захотел! Ты капризный, как настоящий барин! Князь Эдуард Андреевич Милютин, ваша ворчливая светлость», – как-то раз заявил Михаил Журавлёв, который нередко подшучивал над другом. Мишка вот никогда не жаловался на неудобства и не сетовал на жизнь, только с упрямством шёл вперёд, не боялся ни Бога, ни чёрта. По сравнению с ним Эдуард действительно вёл себя, как избалованный дворянин.
Как бы ему ни хотелось переждать дождь в здании библиотеки, Милютин заставил себя оторваться от бесполезных старых газет и выйти на Невский проспект. Эдуарда уже ждали в Зимнем дворце, где расположились Объединенное правительство и некоторые комиссариаты, в том числе Наркомат по чрезвычайным делам. Теперь у кабинета Миши был новый владелец, и если Милютин хотел получить материалы следователей по «Делу Журавлёва», он должен был договориться с преемником друга. Вернее, с преемницей. Новый комиссар Лариса Яковлева была едва ли не единственной женщиной в Правительстве. Правда, кресло наркома культуры тоже занимала представительница прекрасного пола, что было, по мнению Эдуарда, вполне логично. А вот доверить пост комиссара по чрезвычайным делам молодой особе было… Нет, Милютин вовсе не страдал от предрассудков, просто слишком хорошо знал, какие задачи стоят перед этим ведомством. Комиссар должен был железной рукой управлять разведывательным и контрреволюционным комитетами, а также трибуналами. Такая работа женщине не по зубам. Или к новому комиссару это не относилось?
Что Эдуард знал о Ларисе Яковлевой? Видный член Партии социалистов-революционеров[2], эта молодая женщина ещё подростком прятала запрещённую литературу и оружие, шпионила за чиновниками и жандармами, наравне с взрослыми агитировала крестьян, разъезжала по деревням, рассказывала о социализме, о свободе и равенстве и призывала к борьбе. Говорили, что она превосходный стрелок, преданный товарищ и настоящий боец. Члены её партии называли Яковлеву «гвоздикой», «красным цветком революции». Она была отважной и безжалостной. Она, не колеблясь ни секунды, могла подписать приказ о расстреле Милютина, если бы сочла его изыскания опасными или вредными. Эдуард чувствовал, что придется пустить в ход всё обаяние, чтобы склонить Ларису Яковлеву на свою сторону и получить доступ к документам Михаила.