***
Ненавидя себя за слабость, Милютин несколько минут простоял под проливным дождём, глядел на бурлящие воды Невы и никак не мог заставить себя войти во дворец. Уезжая из Петрограда, Эдуард дал слово: больше никогда он не возьмёт в руки оружие. Как глупо! Как опрометчиво! Мишка ругался и называл его слабаком, едва ли не предателем. Разве не на этом самом месте они тогда поссорились? Да, именно здесь, под окнами Зимнего дворца. Михаил просил друга вернуться к работе, потом стал требовать.
«Ты должен служить Республике! Не для того ли даны тебе способности? Ты можешь то, на что не способен ни один из моих следователей. Ты нужен мне. И России».
А Эдуард кричал, что России он может помочь и другим способом, что может строить дома, больницы, школы и заводы. Строить, а не уничтожать! Ему до чёртиков надоели шпионские игры, он больше не мог ставить людей к стенке, не хотел воевать.
«Ты нужен мне! Без тебя я не справлюсь! Не уезжай, дружище,» – гнев в глазах Мишки сменился мольбой. Но Эдуард его не слушал, он не остался, не помог товарищу. Эх, Мишка-Мишка! Одна телеграмма, и Милютин бы бросил всё и примчался в Петроград, но нарком Журавлёв был слишком гордым, чтобы дважды просить о помощи.
***
Новая хозяйка привела кабинет комиссара по чрезвычайным делам в порядок. Миша никогда бы не смог поддержать в этой комнате девственную чистоту, ведь он даже ленился расставить по алфавиту папки и книги.
Лариса Яковлева оказалась предательски красивой. Овальное лицо с правильными чертами, синие глаза и густые тёмно-рыжие волосы, очевидно, очень длинные. Свет лампы играл с красноватыми прядями, превращал их в потемневшее от времени золото. Несмотря на её происхождение (отец Ларисы преподавал в реальном училище и был, в общем-то, человеком простым и небогатым), было во внешности этой женщины что-то аристократичное. От мысли, что тонкие и белые пальцы Ларисы быстро-быстро и уверенно стучат по клавишам печатной машинки, когда она лично составляет секретные распоряжения или «расстрельные списки», Эдуарда передёрнуло. Она поднялась на ноги, высокая, прекрасно сложенная, в строгом, длинном, старомодном платье: чёрная прямая юбка, атласный пояс, белый лиф и рукава, красная повязка комиссара-социалиста на предплечье. В таком платье, с таким лицом и аккуратно уложенными волосами она казалась девушкой из другого времени. Такой же утончённой была его мать в начале века, когда они всей семьёй бродили по набережной Севастополя. Тогда играл оркестр, отец держал мать под руку и о чем-то долго-долго говорил. Подол её длинного белого платья волочился по земле. Высокий воротник, кружево, пуговицы-жемчужины, шляпка с вуалью, зонтик. А сам Эдуард, мальчишка в коротких штанах и рубашке-матроске, на всех парах нёсся вперёд, огибая идущих навстречу кавалеров и дам, высматривая мороженщика. Весёлый, беззаботный, обожающий сладости и не знающий бед.
Глупая мысль! Лариса Яковлева никогда не была девочкой в пышном платьице с лентами, не вплетала в волосы роскошные банты, она была не барышней, а революционеркой, агитатором, стрелком. Но для Эдуарда не было княжны, царевны, госпожи прекраснее, чем она. И он встретил её именно тогда, когда с него ручьями текла дождевая вода. Тьфу! Милютин одёрнул сам себя. От хорошеньких девушек всегда было много проблем, а от умных хорошеньких девушек – просто прорва. «А посему прекрати глазеть, остолоп! Ты здесь по делу!» – потребовал от себя Эдуард.
– Товарищ Милютин! Приятно познакомиться! – «княжна» по-мужски и запросто пожала ему руку. Её ладонь была шершавой и мозолистой. – Пожалуйста, присаживайтесь. Признаться, я ждала вас. Знаю, зачем пришли. Мой предшественник оставил распоряжения, касающиеся вас.
Неудивительно! Мишка бы не ушёл просто так.
– С чем имеем дело? – не стал ходить вокруг да около Эдуард.
Лариса вытащила из-под стопки бумаг несколько печатных листов и протянула их Милютину. Подпись Михаила. Его печать.