– Не спать, Милютин! Не спать! Рассказывай дальше! Что ещё ты видел? – Мишка склонился над ним и загородил кусочек недосягаемого неба, закрыл собой от снега. Грязное лицо, покрасневший от холода нос, щетина, сердитые голубые глаза. Он пытался отогреть озябшие пальцы друга в больших огрубевших и мозолистых руках. – Не спать! Эй, ребята! Есть у нас что-нибудь горячее? Наше благородие замерзает.
– Я знаю, это сон…, – шептал Эдуард, едва шевеля искусанными в кровь губами. – Всего лишь сон, Мишка… Вас нет… тебя нет. Вы умерли… все умерли… Ваське вон обе ноги оторвало… кровью истёк. А здесь он живой, болтает… быть того не может, сам видел. А у Лёши противогаз оказался неисправным, ты же помнишь… А ты, Миша, что ты сделал…
– Мы всё ещё здесь, Эдуард, – Михаил ткнул пальцем в лоб друга и заразительно рассмеялся. – В твоей голове. И никуда не уйдём.
Мертвецы. Кругом одни мертвецы. Кровь и земля. Неподвижные, стеклянные глаза. И все смотрели на него, скалились, улыбались окровавленными губами, тянули почерневшие пальцы. А Мишка ухмыльнулся напоследок и спустил курок, Эдуард не успел и дёрнуться, весь мир разом стал красным.
– Эй, Эдуард Андреевич! Эй! Проснитесь! Ну же! Проснитесь!
Голос в темноте, нетерпеливый и обеспокоенный, потом вспышка света, длинные волосы, тёмно-рыжие, как беличий мех, чёрная мужская рубаха, тонкие белые пальцы сильно сжали его плечо.
– И как это понимать? Хвалёное барское гостеприимство, где оно? Я, значит, встала ни свет, ни заря, чтобы приготовить завтрак для вашей светлости, а вы пристрелить меня решили, – упёрла руки в бока Яковлева. Только тогда Эдуард понял, где находится, что происходит и что он творит.
Кабинет Михаила. Рабочий стол, разбросанные фотографии, документы, оставленные наркомом Журавлёвым. Эдуард умудрился заснуть, положив руки на стол и пристроив на них голову, его разбудили, и вот он ошарашенно глядел на Ларису, наводя на неё дуло револьвера, целясь в грудь. Проклятье! Проклятье! Как же до этого дошло? Ох, неловко!
Милютин опустил оружие, вцепился в волосы и, зажмурившись, замер. Сердце молотом бухало в груди, мутило, раскалывалась голова, пальцы подрагивали. Дурак! Дурак! Он ведь сам её пригласил! Сделал то, что многие всё ещё считали дурным тоном, а потом чуть было не…
– Бога ради, простите…
– Неужели по утрам всех и всегда встречаете подобным образом? Никогда не женитесь. Часто кричите во сне?
Проклятье! Вот почему она сюда ворвалась!
– Бывает… не хотел напугать. Мне так жаль… искренне жаль..., – бормотал Милютин.
– Никого и не напугали. Видела и не такое. Дышите глубже, – Лариса потрепала Эдуарда по растрёпанным волосам, точно он был её расстроенным младшим братишкой. – Другого места для сна выбрать не смогли?
– Я не планировал здесь спать, хотел изучить Мишины документы и случайно уснул, – Милютин до хруста выгнул спину, всё тело болело, руки по-прежнему дрожали.
– Курите какую-то дорогую дрянь, воняет до жути! – всё ещё немного хромая, Лариса подошла к окну, раздвинула шторы и открыла ставни. Яркий солнечный свет ударил в глаза, и Эдуард поморщился. Похоже, в Петроград наконец-то пришла весна. Грохот трамваев, гудки автомобилей – привычный уличный шум окончательно вернул Милютина к действительности.
– Как вы отдохнули, Лариса Владимировна? Как нога?
– О, вы снова безукоризненно вежливы и больше не пытаетесь меня застрелить. Замечательно! Прекрасно себя чувствую и спешу вернуться к работе. Но сперва хочу позавтракать. Поднимайтесь, умывайтесь и за стол. – Скомандовала она.