– Последние три дня. Он был смирным, когда его привезли, молчал, отказывался от еды, не желал отвечать на вопросы. А потом начал чудачить, биться о стену, выть, причитать. Уверяет, что должен уйти, его зовут какие-то голоса, – ответил сам комендант следственной тюрьмы[3]. – Мы сперва думали, что он просто притворяется, но прекращать он не собирался, ему становилось только хуже. Доктор его обследовал, прописал лекарство. Мерзавцу делают уколы, по большей части он спит. Что с ним делать? Как вы распорядитесь, товарищ Яковлева?
– Как я понимаю, он так и не дал показания?
– Нет, он только повторяет, что не может здесь оставаться, что его ждут. Похоже, он не понимает, где находится. Или только строит из себя помешанного. И некогда нам с ним возиться.
– Вы его допрашивали, товарищ Милютин? – Лариса потёрла переносицу и поморщилась. На самом деле, Эдуард не ожидал встретить её здесь. Хрупкая, чистая девушка в таком месте – диковина. Но Лариса выглядела совершенно спокойной и хладнокровной. Зря, конечно, она пришла, напрасно отвлекала себя от работы. Но, похоже, она привыкла всё контролировать.
– Да, три раза. Он назвал имя: Прохор Павлов. Больше о себе ничего не рассказывал. Что мне удалось узнать? Он не местный, судя по выговору, приехал из одной из черноземных губерний, сельский. Судя по всему, работает на одном из заводов, чернорабочий. Думаю, устроился недавно, под ногтями осталась земля, они ещё не успели отрасти. Говорить он отказывался, имён не называл. И, тем не менее, знает он многое.
– На допросах он ведет себя так же, как и в камере?
– Да, кричит, плачет, уверяет, что ему нужно идти. С ним говорили следователи и врач. Толку мало. Я попросил друга найти специалиста, хорошего специалиста, который его разговорит. Нам нужны его показания. Он единственный, кто может назвать имя заказчика нападения на Меньшикова.
– Что же…, значит, приведите сюда вашего хорошего специалиста, – согласилась Лариса. – Мы не можем оставить Павлова здесь надолго. Если речь идёт об обычном разбойном нападении, если оно никак не связано с убийством комиссара Журавлёва и других, нам придётся передать его в руки милиционеров.
***
Эдуард терпеть не мог доктора Аркадия Цукермана, хотя Веселовский называл этого толстого заносчивого коротышку – лучшим в своей профессии.
«Человек – создание хрупкое, – вещал Цукерман, пуская клубы дыма в лицо Эдуарда. Тот морщился и кашлял, но доктор не обращал на него внимания и продолжал философствовать. – Тело его слабое, но всё-таки оно крепче, чем рассудок. Больной человек, как бы вы сказали, сумасшедший, подобен расстроенному инструменту…»
– Так вы поможете мне? – потерял терпение Эдуард.
– О, конечно, я побеседую с арестантом. Разумеется, одной беседы будет мало, чтобы поставить диагноз. Да, я уже говорил, что его состояние напоминает помешательство, но с таким же успехом он может и притворяться. Я побеседую с ним, но чтобы дать точный ответ, потребуется обследование.
– Понимаю… Но пока нам нужно только одно, чтобы он ответил на вопросы следователей.
– Так значит, прибегнем к гипнозу, – хлопнул в ладоши Цукерман.
***
Не каждый раз увидишь сеанс гипноза, а посему от зрителей не было отбоя. Следователи толпились у двери в камеру для допросов и перешёптывались. Цукерману передали список вопросов, но вместо того, чтобы изучать его, он пялился на Ларису. Небось, пытался понять, откуда в этом сером и мрачном месте взялся такой чудесный красный цветок. Эдуарду не нравился этот взгляд, так и хотелось заехать толстяку между малюсеньких глазок.
После долгих споров в камере остались арестант, Цукерман, морщивший нос и ворчавший, что невозможно работать в подобных условиях, Эдуард, Лариса, Виктор Алфёров, который взирал на всё это действо с неподдельным интересом, и пара следователей, застывших у дверей.
– Начинайте, – попросила Лариса.
Сеанс гипноза оказался не таким уж и интересным действом, как думал Виктор. Потребовалось много времени, чтобы ввести арестанта в транс и убедить его ответить на вопросы. Наконец, он начал говорить, тихим, монотонным голосом. Пустыми глазами глядел он перед собой.