– Ужасное… я видела…, – её глаза закатились.
– Принесите нашатырный спирт! Положите комиссара сюда, осторожно, осторожно. У неё голова разбита. Осторожно…
Эдуард передал Ларису в руки докторов и не мешал оказывать помощь, он привалился к стене и закрыл глаза, не обращал внимание на обеспокоенного Виктора, дергавшего его за рукав, отгородился от царившего кругом безумия, в ушах звенели слова Ларисы. «Я видела ужасное. Ужасное».
***
– Напрасно вы привезли меня сюда. Лишние хлопоты, – ворчала Яковлева. Эдуард разместил её в спальне Михаила и Лидии Журавлёвых и укрыл целой грудой одеял. И всё равно она мёрзла и сердилась. Голова Ларисы была перевязана, щёки пылали лихорадочным румянцем, но она уверяла, что совершенно здорова.
– Вы сами не пожелали ехать в больницу. Вот Аркадий Яковлевич не возражал, – Эдуард подтащил к постели кресло и устало откинулся на его спинку. Ноги гудели, как будто он прошёл десятки миль.
Лариса фыркнула.
– Лишние вопросы нам ни к чему. И без того слишком много свидетелей… Не хватало ещё, чтобы газетчики узнали. А они непременно узнают, что меня в бинтах приволокли в больницу.
– Вам не угодишь.
– Я не хотела показаться неблагодарной. Здесь очень удобно, можно отдохнуть в тишине. И никто ни о чём не узнает. Вот только… только, – Лариса приподнялась и потянулась к Эдуарду. – Вы всем помогаете, а кто позаботится о вас? Уже посинела…, – она указала на его щеку, там появился уродливый синяк, рассечённая губа уже не кровоточила. Их раны были реальными, хоть увечья они получили… хм… во сне, в иллюзорном мире?
Значит, они могли умереть.
Могли умереть. Милютин поёжился.
– Ничего, до свадьбы заживёт. Если я когда-нибудь решусь…
Лариса грустно улыбнулась и опустила голову на подушку, медленно и осторожно, чтобы не потревожить рану.
– Здесь, по крайней мере, вам окажут помощь, если станет хуже. И отдохнуть можно, как следует, – подытожил Эдуард. Губы Ларисы страдальчески изогнулись.
– Вы снова пошли за мной. Могли сбежать, как следователи, но нет, остались. Вы могли умереть. Мы все могли умереть. В другой раз… в другой раз не ходите за мной. Только пострадаете…
– Не для того ли существуют красивые женщины, чтобы из-за них страдали? – улыбнулся Эдуард и погладил волосы Ларисы, рассыпавшиеся по подушке. Девушка только пуще рассердилась, и он поспешно убрал руку.
– Это не шутки. Не ходите за мной! – потребовала Лариса, её рука сжалась в кулак, глаза зло засверкали.
– Не могу обещать. И не желаю.
– Я не хочу, чтобы кто-то умер из-за меня.
Их взгляды скрестились. В глазах девушки разверзлась чёрная бездна отчаяния. Вот ведь беда!
– Не нужно хандрить. Вы не виноваты. Это всё они… эти мерзавцы… колдуют себе понемногу.
Она хмыкнула, потом сомкнула веки, поморщилась и снова открыла глаза. Теперь в них был испуг.
– Эдуард… Эдуард Андреевич, стыдно просить… не гасите свет этой ночью.
Он усмехнулся.
– Я и не собирался. И я не уверен, что смогу уснуть после такого… Но вот вам поспать придётся.
Яковлева опять поморщилась, словно бы лекарство, которое ей предложили, оказалось очень горькими.
– В детстве меня часто мучили кошмары. Отец говорил, что это просто грёзы, что они ненастоящие, и просил повторять это про себя, чтобы успокоиться. Сегодня я раз за разом повторяла эти слова, наивно полагая, что они нас уберегут.
– Может, это они нас спасли? – вздёрнул бровь Эдуард. – Мы ведь сумели вернуться назад.
– Не смейтесь надо мной.
– И не собирался. Моя сестра боялась темноты и просила не гасить лампу, а отец на неё сердился, мол, нельзя быть такой трусихой. И нет в темноте никаких чудовищ…
– Ваша сестра. Татьяна?
– Нет, Тата ничего не боится. У меня была вторая сестра, Лиза. Она была самой младшей, слабенькой, хрупкой. Она умерла в 1911. Корь.
– Сочувствую…, – Лариса облизала сухие губы, положила руку ладонью вверх, и Эдуард сжал её горячие пальцы. – А у меня был старший брат. Арсений. Впрочем, почему был? И сейчас есть. Он далеко отсюда, он от меня отказался, когда понял, что я из себя представляю. Он меня возненавидел.