***
– Творцы такие жуткие! У меня от них мурашки бегут по спине! – заявил товарищ Алфёров, когда они распрощались с новыми знакомыми и отправились домой. Эдуард – в квартиру Михаила, а Виктор – в общежитие следователей.
– Ты находишь их опасными? А ведь они теперь наши союзники! – признаться, и Эдуарду было не по себе. Слишком уж они были могущественны, эти творцы.
– Пфф! Союзники! – поморщился следователь. – Неужели вы не видели, как они на вас смотрели?
– «На нас» ты хотел сказать?
– Нет, именно на вас! Они на вас таращились и пальцами тыкали. Им что-то нужно, Эдуард Андреевич. Что-то нужно именно от вас! Я в этом уверен! Остерегайтесь! – шептал Виктор, и Милютин был уверен, что интуиция не подведет юношу. Но что поделаешь? Они нуждались в помощи творцов.
***
Впервые за много ночей Эдуард смог задремать до рассвета и умудрился проспать несколько часов. Он заснул, не раздеваясь, не укрывшись одеялом.
Со времён войны Милютин спал очень чутко, всегда был готов подняться по тревоге. Его могли разбудить даже самый незначительный шорох, порыв ветра, скрип двери… Эдуард резко открыл глаза и приподнялся, его не покидало чувство тревоги. Что-то было не так. Совсем не так. Ночью было светло[9]. Лёгкий ветерок шевелил штору. И… и за ней кто-то стоял. Уж точно не Дама в чёрном, она бы не стала прятаться. Милютин потянулся за револьвером.
– Этим меня уже не прикончить.
Эдуард чуть было не выронил пистолет. Штора колыхнулась, незваный гость сделал несколько шагов навстречу. Серая шинель следователя, красная повязка на предплечье, густые светлые волосы.
– Мишка! – вскричал Эдуард, он не верил своим глазам. – Мишка!
Тот несмело улыбнулся и развёл руки в стороны, словно бы говоря «не ждал?»
– Ты же хотел меня увидеть. В последний раз. И вот я здесь. Они это устроили. Они бы для тебя и не такое сделали. Я о творцах говорю. Не спрашивай, я не могу сказать, что им от тебя надо. Я не знаю больше твоего. Я всего лишь твоё воспоминание.
Эдуард моргнул, потом ещё раз и ещё… Сердце бешено колотилось, болело.
– Мишка… я ведь… ведь я… О Боже! Мне ведь так много нужно тебе сказать! Так много! Прости! Прости меня… меня не было рядом. Не было рядом, когда ты нуждался во мне. Я поступил недостойно, думал, что смогу убежать от себя. Если бы я мог… – затараторил Милютин, так как ужасно спешил выразить все мысли и сожаления, обернуть их в слова, попросить прощения. Пусть даже не у призрака лучшего друга, у его бледной тени.
– Лучше не мечтай об этом, слышишь? – встрепенулся Михаил. – Иначе они узнают, непременно узнают, чего ты хочешь, и доберутся до тебя!
– Неужели это говорит мой здравый смысл?
– Да, всё так.
– Не верю я, Миша! Ты ведь здесь! – вскричал Эдуард.
Комиссар Журавлёв не улыбнулся.
– Целый и невредимый, а не с простреленной головой. В этом и разница между фантазией и реальностью, Эдуард. Даже творцы не могут изменить прошлое, никогда не забывай об этом. Они не сумеют исправить наши ошибки. – Михаил взял в руки деревянного кота – игрушку, которую вырезал для сына. Он сделал для мальчика и роскошную колыбель, и лошадь-качалку, чтобы с ранних лет готовить Ваню к службе в кавалерии. Эдуард, впрочем, считал, что через двадцать лет кавалерия потеряет своё значение. А ещё он надеялся (и, возможно, напрасно), что тогда мир забудет о войнах.
– Я их подвёл. Лиду и Ваню. Подвёл. Подвёл, – шептал Михаил.