– Мы в беде? – прошептала малышка.
– Ничего не бойся.
– Почему они за нами гонятся? А как же мы вернёмся домой? А что скажет Олег Германович? А они нас не догонят? Они злые? – тараторила Алёна на ухо Милютину, тот только крепче прижимал её к себе. Его невзрачная одежда без нашивок следователей и тёмные волосы не бросались в глаза, а вот ярко-рыжие косы девочки и белые банты были видны издалека.
– Они нас не тронут, – заверил Алёну Эдуард, а потом запрыгнул на подножку трамвая, когда тот уже тронулся с места. Девочка взвизгнула, но, вопреки её страхам, они не упали, а протиснулись в салон. Эдуард внимательно вглядывался в лица пассажиров, нет-нет, а вдруг мелькнут горящие глаза. Но все люди казались обычными. Молодой мужчина читал газету, старушка бранила гимназистов, пронесших в салон мороженое, две работницы обсуждали цены на молоко. Ни одного творца. Алёна молчала и не сводила глаз с красивого личика куклы. Они проехали несколько остановок и пересели на автобус[2], потом снова на трамвай. Эдуард старался запутать преследователей, сбить их со следа, но стоило только им оказаться на улице, как из ниоткуда появлялись творцы. Некоторых он встречал в общественном транспорте, завидев его, они спешили навстречу, скалились и строили злобные физиономии, словно издевались над ним, но прилюдно не нападали. Милютин не знал, как поступить. Ах, если бы с ним не было Алёны! Он бы рискнул и заговорил с творцами. Но не в том случае, он бы не стал рисковать ребёнком. Также Эдуард не мог отвезти её в больницу или домой, не хотел подвергать опасности Веселовского.
– Они идут за нами! Не отстают! Я хочу домой! Домой! – хныкала Алёна, прижимаясь подбородком к плечу Милютина. Тот собирался перебраться по одному из мостов на Васильевский остров, он шёл быстро и уже начал уставать. Ноги гудели, горло саднило. Эдуард крепче прижал к себе девочку, с каждой минутой ему становилось всё тяжелее и тяжелее придерживать её только одной рукой. – Нам нужно спрятаться! – воскликнула девочка. – Спрятаться там, где нас никто не найдёт. Давайте спрячемся! Я знаю, где! Я всегда там прячусь! Олег Германович разозлится, но мы потом ему всё объясним. Он не станет долго сердиться.
– Постой, Алёна, что ты…? – без предупреждения девочка спрыгнула на землю, потом прижала руку к глазам, словно защищаясь от солнца. Преследовавший их бородатый творец перешёл на бег, его рука потянулась к внутреннему карману потрёпанного френча. Эдуард вытащил револьвер, схватил Алёну за запястье, потянул на себя, врезался в кого-то из прохожих, пробормотал извинения…
Женский крик, свисток городового, возня, вспышка золотого света на мгновение лишила Милютина зрения, злорадная улыбка творца, горящие глаза, в которых внезапно появился ужас, дуло кольта[3], нацеленное в грудь Эдуарда, чей-то вопль «нет!», тёплая ладошка Алёны в его руке. А потом привычный мир рассыпался, разбился на мелкие осколки. Милютин знал, что падает, но столкновения с землёй так и не произошло. Его тело тоже раскололось, испарилось, исчезло.
Конец первой части.
[1] А если быть точной: «Революционеры не отдыхают, если только не в могиле». Высказывание принадлежит французскому революционеру Антуану Сен-Жюсту, сподвижнику Робеспьера. Этот деятельный молодой человек был членом французского революционного правительства и был казнён в возрасте двадцати шести лет.
[2] Первые автобусы появились в Петербурге в начале XX в. Но в годы Первой мировой войны, а потом и Гражданской войны они не появлялись на улицах Петрограда. Автобусы были возвращены городу в 1926 г. Но в альтернативном Петрограде – чуть раньше.
[3] Кольт – американский револьвер или пистолет. В тексте речь идёт о карманной модели кольта – «Pocket Hammer».
Осколок прошлого
Рисунки – её богатство, её сокровище. Десятки, сотни. Где только она их не прятала! В большой коробке, которая стояла под кроватью, в ящиках рабочего стола отца, среди книг брата, на чердаке. С каждым днём их становилось всё больше и больше. Ярких, солнечных, наполненных красками и мрачных, чёрно-белых. Карандаш, кисть, уголь были её верными друзьями и союзниками. С их помощью она создавала миры, прекрасные, недосягаемые, цветущие, волшебные миры – её убежища, тайники её секретов. Там она играла, мечтала, размышляла, там она была свободна. И не было в тех мирах унылого серого неба Петербурга, холодного ветра, усталых глаз вечно занятого отца. В тех мирах брат всегда был с ней, играл и называл «птенчиком», не пропадал долгими ночами, не рисковал собой ради призрачной свободы, был с ней честен, как со взрослой. А ещё никогда не смотрел со страхом и осуждением, никогда не называл чудовищем, отродьем, не говорил, что она опасна, не требовал отослать её.