– Власть создателей велика, моя птичка [3]. Нет никого в Тридевятом государстве сильнее их.
«Тридевятое государство» – так бабушка называла мир, который придумала Лариса. Страну, которой не было ни на одной карте.
– А что они умеют? – Лариса отложила карандаш в сторону и повернулась к бабушке. Та сидела на постели, опираясь на подушки, и вязала. Быстро-быстро мелькали спицы, постукивали. Бабушка улыбалась.
– Они рисуют, как ты. И все, что создают их руки, оживает, становится осязаемым, настоящим. Но с рисунками нужно быть осторожной. Погляди, вот портрет твоего брата. Арсений здесь точно живой! Страсть как похож! Остерегайся портретов, Ларочка, остерегайся. Я вот их боюсь, ибо может создатель похитить мое сердце.
– Похитить сердце? Как это? – ахнула Лариса.
– А вот так! Будет сердце человека принадлежать создателю, будет человек во всем ему подчиняться, слушаться его, идти за ним, куда ни позовёт. Никуда ему не деться, пока существует злосчастный портрет.
– Ух ты! А я так смогу? Я смогу забрать чьё-то сердце? Вот Арсений дразнит меня, зовёт «неоперившимся птенцом», а я уже большая. Я заберу его сердце, и брат будет во всём меня слушаться.
Создательница. Создательница. Художница. Она не хотела верить, что имеет отношение к творцам. Нет, она такой не была. Не читала чужие мысли, не исполняла желания. А могла ли она открыть дверь в Небытие? Если и так, девушка всё равно не знала, как это сделать.
Создательница, девочка, чьи картины оживали, девочка, которая жила в сказочном мире. Та Лариса умерла, нет её больше, нет дара. Она не сумеет, не сможет. Лариса похоронила свой талант, уничтожила его. Она превратилась в обычного человека.
Нет, она не могла помочь Эдуарду. Но ведь Лариса сумела спасти брата. Ох, как это было давно! И чем всё обернулось…? Цена ошибки чрезвычайно высока. Она не хотела никому навредить… снова…
Ничего не выйдет! А голова уже не могла думать ни о чём другом, руки жаждали приняться за работу. Скорее! Скорее! Творцы не лгали, она чувствовала это. И некому помочь Эдуарду, кроме неё. Некому его спасти. Спасти. Спасти? А разве Лариса не замыслила его поработить? Чем тогда она лучше творцов? Но ведь она не собиралась злоупотреблять своей властью, нет-нет, она хотела помочь, хотела вернуть его, снова увидеть...
– Виктор, у меня есть для тебя поручение. Свяжись с Татьяной Милютиной и попроси у неё фотокарточку брата. Мне нужна его фотография.
Не та маленькая карточка, что прикреплена к личному делу, нужна была другая. Та, что хранила воспоминания, та, что представляла для кого-то ценность. Лариса могла справиться и без неё, но страх ошибиться пересилил уверенность в себе. Эдуард на портрете должен быть точной копией себя самого, иначе ничего не выйдет.
Товарищ Алфёров вытаращил от удивления глаза, а потом побледнел, словно Лариса приказала сунуть руку в гадючье гнездо. Какой-то девушки испугался! Стыдно, младший следователь! Стыдно!
***
Холст, краски, кисти – детали прошлой жизни были снова с ней. Пальцы дрожали от волнения, но голова была поразительно ясной. Как перед выстрелом. Предвкушение. Страха не было. Она ждала этого, несмотря ни на что, ждала, мечтала, надеялась.
Лариса начала рисовать. Ей не нужны были ни тайные обряды или ритуалы, ни волшебные слова, чтобы получить желаемое. Она рисовала много часов, забыв об усталости, и всё повторяла: «вернись ко мне, вернись!». Знала, что услышит, где бы ни был. Знала, что никто не сможет его удержать.
«Вернись, Эдуард, вернись!»
1.В Великобритании женщины получили избирательные права в 1928 г. В России — в 1917 г. (после Февральской революции).
2. Речь идёт о романе «Собственник» Джона Голсуорси — первой части «Саги о Форсайтах». Роман был опубликован в 1906 г. (отдельно). Полностью «Сага» вышла в 1922 г.
3.Детское прозвище Ларисы связано с значением её имени. Лариса (греч) — «чайка».
Глава 9
Глава 9
Белые одежды, чёрные думы
Трава оказалась мягкой и тёплой. Тёплой… Это само по себе было странным, необычным. Постойте, трава? Откуда? Эдуард падал, падал, но не разбился. Его унесло куда-то далеко и бросило на этот травяной ковёр. Туман стоял такой густой, что Милютин едва ли мог что-либо разглядеть. Молочно-белый, сырой, промозглый, неприятный туман. Одежда была влажной и холодной, но на удивление чистой. Странно. Всё это странно. Белые тоненькие пальцы вцепились в его рукав, и Эдуард вздрогнул.