Когда Лариса снова взглянула на Эдуарда, её взгляд смягчился. Она сделала к нему последний шаг, почти прижалась к нему, положила руки на плечи, вот-вот прильнёт к его груди, вот-вот… Эдуард крепко обнял её, давно хотел, и ни за что бы не сдержался. Пусть при всех, пусть он забыл о приличиях. Родные его не осудят. Только не они. Они-то знали, как много Лариса для него значит. И не будет радостью тысяча лет без неё. Но вот девушка вывернулась из его рук, запрокинула голову, закусила губу. В глазах – печаль.
– Что ты? Что ты, милая? – здесь он мог так её называть.
Её холодные пальцы прижались к вискам Эдуарда, потом пригладили его волосы. Она дотрагивалась до его лба, щёк, плеч, потом взяла его руки в свои.
– Что они с тобой сделали? Это ведь ты. И не ты. Погляди, что они с тобой сделали!
– О чем ты говоришь, Лариса?
– Разве ты не видишь, что всё здесь – ненастоящее? Всё – обман.
Эдуард отшатнулся от неё, рванулся из рук, и впервые в её строгих глазах он увидел боль. Это он сделал. Это он причинил Ларисе зло.
– Но моя семья…
– Твоя семья осталась по ту сторону. В нашем мире. А те, кто умер, не вернутся назад. Эдуард, мой Эдуард, они обманули тебя. Разве ты не видишь? Разве не видишь? Это иллюзия. А жить нужно в реальности. Погляди!
И он смотрел, смотрел, но не видел подвоха. Вот они, его родные. Вот они, живые, здоровые, счастливые. Такие, какими они их запомнил, такие, какими он хотел их видеть.
Оказавшись в Небытии, человек получал то, чего желал, и не мог вернуться назад. Просто не хотел. Его же предупреждали! Все предупреждали!
Боль была страшной, слишком сильной, чтобы её можно было вынести. Не изменить прошлое. Потеряв единожды, назад не вернёшь. Можно грезить и мечтать, но реальная жизнь важнее. Реальный мир. А этот был ненастоящим. Ненастоящим.
– Ненастоящие. – шептал Эдуард пересохшими губами. – Ненастоящие. – И они исчезали, меркли, как огоньки. Пока не осталось никого, кроме него. И Милютина обуял ужас. Он точно очнулся. Сколько прошло дней, месяцев, лет? Сколько прошло времени? Как отсюда выбраться? Бежать! Нужно бежать! Нужно возвращаться! Иначе навсегда останется в одиночестве. Он метнулся к двери, но замер на полпути. Комната наполнилась зеркалами. Стёкла были матово-белыми, словно покрытыми льдом. В них Эдуард не видел своё отражение. Он провёл кончиками пальцев по холодной поверхности одного из зеркал, она всколыхнулась, как вода в озере, в которое бросили камень. И тогда Милютин увидел себя.
Медленно-медленно тянулись эшелоны, а солдатам не терпелось вернуться домой. Эдуард прятал озябшие руки в рукавах потрёпанной шинели и смотрел в окно. Снег всё падал и падал. Белая пустошь. И больше ничего. Он чувствовал радость, облегчение, а ещё страх. Страх испытывали все его товарищи, с этим чувством они не расставались. Однако страх изменился. Исчез липкий ужас перед смертью, ушло отчаяние. Новый страх был вызван тревожным неведением, неизвестностью. Они покинули одну страну, а возвращались в другую. На смену империи пришла республика. Эдуард много слышал о революции: о баррикадах на улицах Петрограда, о красных флагах и демонстрациях, о Советах и Временном правительстве, о выборах в Учредительное собрание. О новой России. Почти год назад Учредительное собрание стало именоваться Народным. Парламент заседал три раза в год, а следующие выборы должны были состояться через пять лет. Милютин знал, что победу одержали эсеры, а его отец – убежденный либерал – боялся, что это приведет к расколу общества и гражданской войне. Но социалисты предложили соперникам союз, пошли на уступки ради общего будущего, ради России. И всё равно Эдуард не знал, куда возвращается, что ждёт его самого, его семью в новой стране. И ничто так не терзало, как мучительное чувство неопределённости.