А товарищи только и делали, что строили предположения.
– Говорят, уже начали землю раздавать.
– Брешут! Снова обманут.
– Нет, уже начали раздавать! И комиссары говорят: теперь все равны. И можно избирать. Вот объясните, товарищ Милютин, вы у нас самый грамотный, зачем нам-то избирать и избираться? Землицы бы, погоды…
– Верно говоришь! И мира…
Эдуард, грустно улыбаясь, в сотый раз рассказывал друзьям о новых правах и обязанностях. Время от времени приходил Михаил, ободряюще хлопал Милютина по плечу и говорил, что всё будет хорошо. Миша всегда в это верил, не опускал руки. Каждый день он повторял Эдуарду: «сегодня не умрём». И они возвращались. «Сегодня не умрём» – повторял Милютин даже во сне, повторял раз за разом, он выживал, а товарищи гибли. Один за другим. К счастью, Мишка выжил. Он был воодушевлён, а вот Эдуард не чувствовал себя живым, не сознавал, что возвращается домой. Нет, он и не вернулся. Сломался. И проклял себя за слабость.
Холодная зима, длинные ночи в «Звёздном», кошмары. Преждевременно состарившийся, больной отец отвечал за организацию местных выборов. Мишка стал помощником комиссара по чрезвычайным делам и звал Эдуарда в Петроград. Все должны были трудиться на благо общества.
Соседи, друзья семьи спешно покидали Россию, а те, кто оставался, жили в постоянном страхе перед новой властью, перед конфискациями, доносами, арестами, ограничениями прав.
Дождливая весна. На юге бунтовали казаки. Хмурое небо Петрограда. Бессонные ночи. Десятки политических дел. Жуткий страх не отступал. Страх осудить невиновного, страх ошибиться. Мишка вот ничего не боялся. И когда он успел стать таким кровожадным, жестоким, бескомпромиссным? Неужели для него человеческая жизнь перестала иметь ценность? Эдуард всё время с ним спорил.
– Ты постоянно их выгораживаешь, Милютин! Этих «бывших». Да они…
– Должны платить по счетам? Я тоже «бывший». Так в чём моя вина? Что я родился таким? Ты не хотел меня обидеть? Да брось, Миша! Всем сейчас тяжело. Жизнь стала другой. Попробуй к такому привыкнуть. Всем страшно. Страна в разрухе.
– Эти Уваровы – подозрительные. Был донос, а ты…
– Донос! Донос! Все друг на друга доносят. Потому, что вы поощряете стукачей. Прекратите это! Я знал родителей Натальи Уваровой. Славные были старики! Я с ней вырос. Никого невиннее не знаю, а муж её и вовсе мальчишка безусый. И они враги власти? Следующий кто? Ребёнок? Девчонка возраста Таты? Мой умирающий отец? Всех будешь судить революционным судом?
– Я не подозреваю твоих близких. Но вот твоя слабость может…
– И с каких это пор милосердие считается слабостью? – взревел Олег, который до этого не встревал в разговор друзей. – Оставь это, Михаил. Хватит бороться. Нужно строить.
Строить. А у Эдуарда не было сил. Лишний он. Лишний. Чужой.
Сколько эмоций! Палитра чувств! Ярких, противоречивых. Сколько мыслей! Из них состоит человек. И творцы, хитрые кудесники, знали о слабостях и чаяниях человеческого рода, а посему могли поработить людей. Но умудрились запутаться в собственных иллюзиях, заплутать, потеряться, точно в дремучем лесу. А Эдуард должен был вывести их на свет. Но как это сделать? Как?
«Разбей зеркала. Разбей!» – требовал внутренний голос. Успокаивающий. Мягкий. Ласковый. Точь в точь голос Олега, утешавшего раненых. – «Разбей!».
Эдуардом овладела бешеная, слепая ярость. На творцов. На их сумасшедший, проклятый всеми богами мир, на себя самого. Куда ему деться от своих страхов? Запереть бы их в зазеркалье, освободиться. Освободиться.
Десятки зеркал. Когда одни исчезали, на их месте возникали новые. Прочные, холодные. В каждом из них отражалась его душа – искорёженная, вывернутая наизнанку. И каждое зеркало Эдуард старался уничтожить, разбить на мелкие осколки. В ход шли тяжёлые стулья с резными спинками, швырял Милютин и посуду, опрокидывал зеркала друг на друга, топтал стёкла ногами, кричал, ругался. А они не исчезали. И никто не приходил на помощь. Ловушка! Ловушка! Опрокинув одно из тяжёлых зеркал, Эдуард не удержался на ногах и повалился на пол. Весь он был усеян стеклом, оно впивалось в кожу, резало руки. Волосы липли к лицу, глаза закрывались сами собой. Кругом были только осколки. Вот значит как… Его самого так просто уничтожить, разбить, раздавить. Они же этого хотели? Творцы.
Не вернуться ему домой. Нет-нет. И сестру Эдуард подвёл (как Тата будет без него?), и Олега, и Ларису. Больше он её никогда не увидит, а значит, не скажет, что любит. Он ведь прежде не любил ни одну свою женщину, всех обманывал, включая себя. Не хотел оставаться в одиночестве. А в Ларису влюбился. Но не скажет он, как поразила его её красота, сразу, насмерть. Не скажет, что полюбил её многим после. Когда узнал, какая она стойкая, храбрая, решительная. Сильная, отчаянная. Она бы не сдалась, поднялась бы на ноги и разбила все зеркала вдребезги. И он должен. Только бы встать… Эдуард зажал в ладонях осколки, болью возвращая себя к жизни. На борьбу осталась ровно тысяча лет. Ну и пусть.