***
Устроить праздник предложил Олег Веселовский – в прошлом заядлый кутила. Именно он взял на себя организацию этого мероприятия. Но почему-то сам Веселовский не выглядел счастливым, он отказался от танцев, пил, закусывал и грустными глазами смотрел перед собой. Татьяна, невероятно хорошенькая в ярко-жёлтом легком платье без рукавов, с пышными каштановыми локонами и нежным румянцем на щеках, с видом знатока говорила о танцах, разъясняла Виктору Алфёрову различия между вальсом и фокстротом [1], шёпотом говорила о чарльстоне [2]. Он смотрел на девушку круглыми глазами, боялся вставить даже словечко. Тата по-хозяйски взяла его под руку и клятвенно заверила, что научит всем новомодным танцам. Этого-то Виктор и боялся. Он не умел танцевать, поэтому нервничал и казался себе ужасно неуклюжим, не знал, куда ставить ноги, куда деть руки. С малых лет он был приучен к тяжёлому труду, помогал отцу, а потом и вовсе его заменил. И теперь, оказавшись в большом городе, лишившись семьи, Виктор усердно учился и много работал. В свои восемнадцать он был совсем взрослым, был мужчиной и всё равно не знал, как вести себя в обществе Таты Милютиной. Ведь она была красива, умна да к тому же барышня. Так как Виктор не знал, что ответить, а только переминался с ноги на ногу и краснел, Тата отвернулась от него. Зазвенели бусины, вплетённые в её локоны, девушка внимательно следила за действиями Эдуарда.
– Татьяна Андреевна…? – прошептал Виктор. – Вы…
– Прикидываю, как скоро смогу женить брата, – ответила она, и молодой человек открыл от удивления рот. Тата довольно потирала руки.
***
Лариса куда увереннее чувствовала себя в мужской одежде и с револьверами, чем в длинном и старомодном тёмно-синем платье с открытыми плечами и без рукавов. Его помогла выбрать Татьяна. Ларисе то и дело хотелось натянуть повыше атласные белые перчатки, которые, как ей казалось, совсем не подходили к её грубым рукам. Густые волосы девушки были тщательно завиты, красиво уложены и украшены нитками жемчуга, от других украшений она отказалась. Лариса застенчиво улыбалась и совсем не замечала восхищённых взглядов.
– Вот он, шанс станцевать с кавалером из «бывших», – заметил Эдуард, протягивая ей руку. Лариса ухмыльнулась, вспомнив, как Милютин отмахивался от сестры, предлагавшей украсить его простой чёрный костюм бутоньеркой с белым цветком. Он отказался и от перчаток, и от трости, но всё равно никто бы не усомнился, что перед ним дворянин и офицер. Военная выправка и прекрасные манеры сыграли свою роль.
– Тогда я шутила. Я вовсе не умею танцевать. Никто меня не учил. Я поняла, что умение стрелять куда полезнее…
Эдуард улыбнулся, ласково, серые глаза заискрились. Казалось, впервые за долгое время он полностью расслабился.
– А я танцевал ещё до войны… и вряд ли из меня выйдет хороший учитель. Но я рискну, – он сжал ладони Ларисы в своих руках, привлёк её к себе, обнял и закружил. И пусть музыка играла новая, быстрая, они двигались в каком-то своём, только им доступном ритме, не сбиваясь и не смотря по сторонам, забыв обо всём. Они видели только друг друга. И этого было достаточно.
– Странные они, эти новомодные танцы…, – протянул Виктор, наблюдая за Ларисой и Эдуардом. – Неужели это и есть фокстрот? Или «полька»?
– Ничего вы не поняли! – сморщила нос Тата и потянулась за бокалом игристого вина. – Это совсем другой танец. Особенный. Танец любви.
Виктор снова уставился на Эдуарда и Ларису, всё понял, и озорная мальчишеская улыбка, редкая для хмурого сироты, озарила его лицо.
И только доктор Веселовский грустил, пил горькую и провожал друга тоскливым взглядом. Он-то прекрасно знал, что счастье недолговечно и обманчиво. Придёт день, и Эдуарду, как и Олегу в своё время, придётся навсегда покинуть дорогих сердцу людей и провести тысячу лет в одиночестве.
1.Фокстрот — парный танец, ставший особенно популярным после Первой мировой войны. Напоминает вальс, но исполняется под более быструю музыку, что полностью изменяет стиль танца.
2.Чарльстон — танец, зародившийся в США и распространившийся в молодёжной среде, в особенности, у эмансипированных девушек. В 1920-е гг., несмотря на свою популярность, считался аморальным танцем.