– Советую прочитать книгу Зорина, – пытался отделаться от исследователя Эдуард. – В ней вы найдете ответы на все вопросы…
– О нет! – покачал головой доктор. – Не найду. Меня интересуют не факты, а впечатления. Я хочу знать, что вы чувствовали, когда столкнулись с иллюзиями. Насколько они были реальны? Способны ли человеческие органы чувств распознать, что это обман? Может ли человек побороть искушение…?
Милютин заскрипел зубами от злости и сжал кулаки, но Цукерман не обращал внимания на его недовольство и продолжал задавать вопросы, настаивать. Он потащил Эдуарда прочь от реки, через Сенатскую площадь и уверял, что молодому человеку жизненно необходимо подышать свежим воздухом. Мол, не век же гнить в застенках следственной тюрьмы, в холоде и сырости. Эдуард сердился, у него не было времени на праздные разговоры. Он не торопился отвечать на вопросы Цукермана и со злорадством представлял, что может случиться с доктором, если тот окажется в Небытии. А это вполне возможно, если, конечно, Эдуарду удастся осуществить задуманное.
Что он чувствовал, раз за разом сталкиваясь с иллюзиями и, наконец, потеряв связь с реальностью? Сперва радость, ведь его мечты исполнились. Он получил желаемое. Потом недоумение, удивление, потрясение, а затем боль. Сильную, острую, её эхо и ныне отдавалось в его груди, не позволяло забыть о себе. Эдуард чувствовал себя обманутым, разбитым, опустошённым, из него словно высосали все соки. Он хотел, чтобы иллюзии вернулись, и злился на себя за эту слабость. Сдаться на их милость было куда проще, чем бороться, чем жить настоящим, принять жестокую правду. Свыкнуться с суровой реальностью.
Реальность. К ней, и в самом деле, пришлось привыкать заново. Эдуард глубоко вздохнул. Ветер с залива разогнал утренние тучи, и выглянуло солнце. Погода была по-летнему тёплая, ясная. И всё же… В Небытии всё ощущалось острее, цвета были ярче, звуки громче, запахи насыщеннее. Тот мир был иным, волшебным, прекрасным, пугающим, а ещё выдуманным. Милютин вспомнил, как однажды Веселовский и Цукерман рассуждали о природе бытия (а они частенько заводили беседы на философские темы). И Олег рассказывал, что в Индии считают, будто весь мир – на самом деле одна большая иллюзия, обман богов [1]. Тогда Эдуард только ухмылялся, но после всего случившегося ему было не до смеха.
– Эдуард Андреевич…,– Цукерман нетерпеливо подёргал его за рукав. – Видите ли… наше восприятие реальности никогда не будет идеальным. Органы чувств частенько нас обманывают. И мы видим то, что хотим видеть, видим то, чего нет. Я говорю не только о людях, страдающих разными недугами (а их я повидал на своем веку великое множество и всем хотел помочь), но и о здоровых… Нас так легко обмануть, запутать… И если существуют те, кто способен вызывать у других людей галлюцинации… поверьте… все мы в большой беде! Как в таком случае сохранить рассудок? А рассудок – вещь хрупкая, поверьте мне, Эдуард Андреевич. Фарфор… и тот прочнее. Как же тогда жить? И… неужели нельзя направить способности творцов в созидательное русло?
Эдуард остановился у памятника императору Петру I, замер, устремив взгляд в небо. Он пытался побороть злость на Цукермана за его навязчивость и подобрать правильные слова.
– Так что вы хотите знать? Насколько реальны иллюзии? Я видел тех, кто давно умер, и совершенно забыл о том, что их нет. Они были настоящими, казались живыми, я говорил с ними так же, как с вами. Мир творцов – не для людей. Мы не сможем отличить реальность от выдумки. Как вы справедливо заметили, мы и здесь-то с трудом это делаем. Мы живём в мире своих грёз, предположений и домыслов, его, этот самый мир, мы называем реальностью. Вот только наши фантазии не оживают. Может, и к счастью. Почему? Да потому, что в противном случае мы бы стали злоупотреблять такими способностями, совсем как творцы, – Милютин умолк и бросил сердитый взгляд на доктора, тот же глядел на молодого человека с интересом, с любопытством, будто бы изучал. Эдуарду никогда не нравился этот взгляд. – Перед ними… перед ними мы уязвимы, ибо привыкли искать лёгкие пути. Мы хотим получить всё и сразу, не прилагая усилий, и отказываемся верить, что некоторые мечты неисполнимы. Творцы дадут нам всё, что пожелаем, но это будет не взаправду. А ещё мы станем рабами чужой воли. Небытие, Аркадий Борисович, это мир фей. Да-да, фей, которые живут в холмах. Я слышал о них ещё ребёнком, когда жил в Англии. Небытие – кривое зеркало нашего мира, странный и сказочный мир, порождение чьего-то воображения. Он выдумка. Так пусть ею и остаётся. Наш удел – реальность.