Отец, правда, никогда её не осуждал, ни о чём не спрашивал. С братом она почти не говорила. Вскоре он уехал из Петербурга, а потом и вовсе покинул Россию. Отец настоял на этом, так как боялся, что Арсения снова арестуют. Перед отъездом он поблагодарил Ларису за спасение. Но это не принесло ей радости или облегчения. Её преследовало чувство вины. Чем старше она становилась, тем чаще думала о людях, которым навредила. Лариса не знала их, но это вовсе не значит, что она желала им зла. Она понимала, почему её брат страдает, он думал, что его жизнь не стоит разбитых судеб других людей. А сила Ларисы не должна причинять боль.
До недавнего времени у Ларисы не было никого и ничего, кроме её партии и России. Свой дар она похоронила и жила, как обычный человек. До недавнего времени. Откуда Макинтайр узнал о её способностях? Откуда он узнал, что она сделала? И неужели он её подозревает? Ведь она создательница. Но разве это повод для подозрений? У неё не было мотива. Лариса никак не была связана с Миром, Которого Нет. Что ей до заговоров творцов? Она не желала смерти ни комиссару Журавлёву, ни остальным. Но почему-то Макинтайр подозревал именно её. Из-за портрета? Она хотела спасти Эдуарда. Только и всего. Так почему же Лариса чувствовала себя виноватой? Почему слова шотландца выбили её из колеи?
Эдуард, как всегда, работал допоздна и очень удивился, когда Лариса ворвалась в его кабинет, промокшая до нитки и бледная. Похоже, её выражение лица напугало Милютина. Лариса едва слышала, что он говорил. Эдуард укутал замерзшую девушку в свой пиджак, держал ледяные пальцы в своих теплых руках, вода стекала по её лицу, словно слезы.
– Что случилось, милая? Что с тобой? Что мне для тебя сделать?
«Скажи, что любишь меня. По-настоящему, а не из-за чар. Скажи! Скажи!» – Ларисе хотелось кричать, но она только качала головой, мол, ничего страшного, просто устала. Яковлева вновь чувствовала себя одинокой в мире людей и чужой. И даже Эдуарду она не могла открыться, поведать о своей печали, потому что боялась. Боялась, что и он будет считать её ведьмой и, как Арсений, не сможет её простить.
***
Неделю спустя.
– Мы сперва решили: эти творцы напрасно панику разводят. Мол, чудовища, чудовища. Какие ещё чудовища? А потом городовые обнаружили несколько тел. Растерзанных. Страшное дело! – докладывал следователь Александров. Он очень нервничал из-за присутствия сердитого народного комиссара и часто сбивался и останавливался, чтобы перевести дух. Лицо Эдуарда было мрачным, он передал Ларисе для ознакомления отчёты своих подчинённых.
Очередная напасть. Час от часу не легче! Только-только творцы немного успокоились, стали давать показания, охотно помогать следствию и освобождать порабощённых, как возникла новая проблема.
– Это не каратели. Все они вернулись в Небытие, – прошептал Эдуард, он вертел ручку, стараясь отвлечься и успокоить нервы. – И созданные ими кошмары всегда были воображаемыми. Это нечто иное.
– Это создатель, – Лариса сжала кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. – Сделал свой ход. Он может оживить всё, что угодно. Пока каратели были на его стороне, создатель мог контролировать других творцов, запугивать их. Мы лишили его главного козыря, и теперь он мстит.
– Творцы напуганы, боятся выходить на улицу, некоторые даже просят запереть их в следственной тюрьме. Думают, здесь безопаснее.
– Вчера одна такая гражданка приходила, – пояснил Александров. – Деток с собой привела. Махоньких. И куда мы её посадим? В камеру что ли? Нельзя же так. Убивалась бедняжка, на её улице пятерых загрызли, ещё двое пропали.
– Так сколько всего жертв? – бледнея, спросила Лариса.
– Восемь человек в Василеостровском районе, десять во 2-ом Городском [4], – скрипя зубами, ответил Эдуард. – Вчера телефонировали из Москвы, на Пресне трое погибло, ещё трое – пропало. В Омске – двенадцать жертв, в Царицыне – двое, в Твери – трое, в Казани – шестеро. Последние известия пришли вчера и с опозданием. Милиция не сразу доводит до нашего сведения…