– Вы правы, миледи. Я непоследователен. И всё же… думаю, вы меня поймёте. Разве вы не шли на крайние меры ради перемен? Ради новой России? Сколько было принесено жертв? Сколько людей погибло? Сколько было осуждено? Сколько было лишено имущества? Сколько людей было вынуждено покинуть Родину и скитаться по Европе? Но вы оправдываете эти злодеяния благими намерениями. Революция – страшное потрясение, миледи. Поэтому англичане относятся к ней с большим подозрением. Они предпочитают постепенные изменения, реформы. Мы же сможем изменить Закон и при этом избежать жертв. Вместе. А вы сумеете помочь одному человеку, тому, кого вы любите.
Лариса постаралась унять дрожь в пальцах, скрыть волнение. Макинтайр прав: если всё оставить, как есть, Эдуард навсегда останется в Небытии. И для неё невыносима одна только мысль об этом. Закон избрал его, её обрёк на разлуку с любимым человеком. Закон она возненавидела. И это роднило Ларису с Вильямом Арчибальдом. Вот только она ещё не приняла решение, не дала согласие. Она не должна была ставить свои чувства превыше благополучия других людей. Не имела права. И всё же… И всё же… Любить кого-то, бояться за кого-то – ужасная мука!
– Вряд ли вы хотите ему помочь, вы собирались его убить. Другие претенденты на трон вам не нужны.
– Я не желаю ему смерти. Он лишь жертва Закона. Он мне не враг. Поможете мне – освободите его. Мистер Милютин может забыть о Небытии, как о страшном сне. И вы тоже.
– А если меня заботит будущее творцов? Если я пожелаю остаться и предъявлю права на трон? Не боитесь учить меня?
– О, едва ли. Вас заботят будущее вашей страны и собственное будущее. Личное счастье, – усмехнулся Макинтайр. – Помогите мне, а я помогу вам. Подумайте, прежде, чем отказываться и расправляться со мной. Понимаю, другого шанса может и не представиться, но всё же подумайте, прежде чем пустить мне пулю в лоб. И знайте, мой народ требует перемен, творцы не оставят людей в покое. Они останутся в вашем мире и продолжат порабощать людей, ибо так проще, удобнее, безопаснее. Будут и другие жертвы. Вы всегда действуете в интересах России, не отступайте от этого правила. И помните: помочь мистеру Милютину могу только я. Подумайте, миледи. Подумайте.
***
– Эдуард! Слава Богу! Слава Богу! Я боялась, что случилась…, ой, Эдуард! – стоило только Милютину вернуться домой, как на него набросилась встревоженная Тата. Он предупреждал сестру, что может задержаться на работе, что в последние дни он ужасно занят, но она всё равно волновалась. – Я искала тебя, расспрашивала следователей! Они не хотели меня впускать! И никто ничего не знал! Что такое? Ты ранен! Боже мой! Ах, Боже мой! Что мне сделать? Чем помочь?
– Уймись, Татьяна! – попросил Эдуард и, морщась от боли, потрепал сестру по щеке. Здоровой рукой он тяжело опирался на плечо Виктора Алфёрова. Тот со страхом взирал на разбушевавшуюся Тату и отчаянно краснел. – Со мной всё в порядке! Спасибо, Виктор! Прости, что оторвал от работы. – Милютин отмахнулся от рук следователя, увернулся от сестры и привалился к стене, надеясь отдышаться.
Виктор топтался на одном месте и с беспокойством косился на Эдуарда, Тата упёрла руки в бока.
– Что случилось? Кто на тебя напал? И ты заявился сюда?! Нужно ехать в больницу, Эдуард!
– Ну уж нет, – процедил Милютин, сбрасывая ботинки и чудом удерживая равновесие. – Туда я не вернусь!
– Эдуарду Андреевичу уже сделали перевязку, но он отказался оставаться в больнице. Там невозможно заниматься делами, – бодро отрапортовал Алфёров.
– Ох, беда! Он с ума с сошёл! Эдуард, да что с тобой такое? – топала ногами Тата. – А если тебе станет хуже? По-твоему, я смогу помочь? Если разойдутся швы, начнётся кровотечение… А если какая-то зараза…
– Успокойся, Татьяна! Лучше пригласи Виктора в гостиную. Негоже гостю маяться на пороге. Проходи, Виктор, не стесняйся. Напрасно ты бушуешь, Тата, – в голосе Эдуарда появились ласковые нотки. – Всего лишь царапины.
– Царапины?! – взвизгнула девушка.
– Татьяна, послушай! – Эдуард положил ладонь на плечо сестры. Девушка раскраснелась от злости, её губы дрожали. Плакала Тата редко, но тогда она находилась на грани истерики. И Милютин не знал, как её утешить, не знал, как объяснить. Он не мог рассказать, куда отправляется, не мог заверить, что всё будет хорошо, не мог обещать и лгать. Будет лучше, если Тата никогда не узнает о Небытии и творцах. – Пожалуйста! Ты не должна беспокоиться. У меня ещё много рабочих дел. Я не могу всего объяснить. Тата, послушай меня, сестрёнка, боюсь, тебе нужно вернуться в «Звёздное». И как можно скорее.