Но Анна тут же убрала ладонь с его шеи, сжала кулаки и опустила голову.
—Что ты там говорил про любвеобильность, Амодоер?
—Цвет мой… Я слишком привык к тому, что меня любят. Каждая девушка падает, стоит мне на неё взглянуть. Да и знаешь, отец тоже выводил матушку на ревность. Няньки рассказывали мне еще с колыбели и всех интрижках его. Да и с самого детства Людовик меня в компании дам водил. Ну и я…
—Хватит. Ответь: ты делил ложе с кем-то, кроме меня?
—Нет. Ни в ясном сознании, ни в бреду я тебя не предавал. Обнимал — да. Прижимал — да. Целовал… Да. Но покои мои, как и мой покой теперь доступны лишь моему изумрудному цвету.
Анна стояла, боясь даже дышать, так как слезы уже предательски подступали.
—Прошу, цвет мой! Я знаю, что мое поведение не прощается, нет ему оправданий. Но… — Он упал на её платье и коснулся головой колена. — Умоляю. Дай мне ещё один шанс. Я знаю, что моих поступков недостаточно, но молю, мой цвет. Дай мне возможность ещё раз увидеть твою улыбку. Услышать смех. Как тогда увидеть, что щеки краснеют твои от поцелуев. Обещаю, я буду рядом. Никогда не позволю вновь вернутся проклятью Несмеяны.
Плечи его задрожали.
—А… Фиакр… Я поверю тебе. Но если предашь меня или оставишь — довольствуйся вниманием придворных дам.
—О, мой цвет! Благодарю тебя. Поз…
—Замолчи и обними меня уже!
Анна упала на колени перед ним и крепко обняла. Руки, трясущиеся то ли от алкоголя, то ли из—за нервов, упали на лопатки, голова уткнулась в девичью шею.
—Аннушка… Спасибо.
—Дурак! не из—за тебя это! Я до сих пор люблю тебя! И все это время любила!
Слезы, что все время Анна пыталась скрыть или удержать тяжелыми каплями падала на плечи, а воздуха иногда не хватало из-за их обилия.
—Цвет мой…
Так они и сидели в объятиях друг друга, освобождая обиду, боль, тоску, жалость и любовь в тихих слезах. И боялись даже дышать иль пошевелиться, нарушить эту магию и теплоту нежности.
—Фиакр… Ты же это все сказал не для того, чтобы перед Королем Мишэлем выслужиться?
—Цвет мой изумрудный. Слова твои — нож по сердцу! Но не так сильно как мой меч в виде… Даже вспоминать стыдно. — Он взял её ладонь и прижал к губам. — Но нет… Я сделал это лишь для того, чтобы простила ты меня. И не несла камень боли на сердце…
—Фиакр… Честно, я шла к тебе, чтобы поговорить. Не простить, а лишь договориться. Чтобы если и упустили мы любовь, но уважение надобно и оставить. В конце концов, терпеть нам друг друга ещё долго—долго…
Улыбнувшись, она легла ему на грудь.
—Вот как… Ты правда думала, то я тебя предам. Но я не удивляюсь. До сих пор помню, как приревновал тебя. И к кому? К собственному отцу!
—Фиакр! давай не будем про это более вспоминать! Просто в следующий раз будем говорить друг с другом…
—Согласен. До чего же женушка моя мудра… —Он сильно прижался губами к её макушке. — И красивая с щечками алыми! Нет, ты все—таки будешь известна как мудрейшая из красавиц с сильной душой и каменным кулаком. А пока побудь моей принцессой.
—Уже твоя. И только твоя. Ох…
Вздох слетел с её губ, когда табун мурашек пробежался по животу, где Фиакр коснулся ладонью.
—А скажи, вот… Я видела как ты на других смотрел. С восхищением. И часто останавливал взгляд на их талии. Неужели тебе нравятся такие стройные и худые?
— Нет, ma couleur. Мне нравятся… Нравится одна девушка с довольно большими бедрами, что ей и турнюры не нужны. А плечи её раскрыты, отчего и скрывать их не хочется, но честно, нет у меня иногда желания, чтобы мелкие чинуши глядели на любой твой участок тела.
—Фиа… Ты что, ревнуешь?
—А что, не видно, что ли? — Он надул щеки и опустил глаза. — Не пущу! Ты моя!
Он прижал Анну к себе и с силой поцеловал плечо.
—Фиакр! Сейчас я обижусь! Даже не поцеловал в губы…
—Прости, прости… Просто я очень счастлив…
Принц коснулся губами ключицы, обжигая кожу даже сквозь тонкую ткань и постепенно, оставляя дорожку поцелуев, добрался до горячей щеки. Он провел большим пальцем по скуле и коснулся носом её, поймав взгляд изумленных глаз. Фиакр улыбнулся, вытянул губы и оставил почти невесомый поцелуй.