Полный дом женщин ждал его. Сестра, госпожа Ланге, племянницы и даже служанка Мария — все ему были рады. Госпожа Ланге так и вовсе прослезилась вместе с сестрой. А племянницы прыгали и лезли к нему, даже старшая. А вот жена едва сказала:
— Вернулись, господин мой? — Сказала, лицо скривила, словно он в нужник на двор ходил. И больше ничего, взяла вышивку свою и стала дальше рукодельничать.
Да и чёрт бы с ней, но как ни странно, Волкову, почему-то хотелось, чтобы она узнала о его победе, посочувствовала его страданиям от ран и тягот. Но этой женщине, что была его женой перед людьми и Богом, было всё равно.
— Мария, вели мне воду греть, — сказал кавалер и, тяжко хромая после долгой дороги, пошёл наверх, — одежду приготовь.
— Господин, — ужин ещё тёплый.
— Сначала мыться.
После мытья и мазей монаха ему чуть полегчало. Сел он есть, племянницы стали его расспрашивать про злых горцев, про то, как он рану получил. Все его слушали, даже дворовые пришли и толпились в проходе, желая хоть краем уха услышать, как дело было. Но Волков больше шутил, смешил племянниц, пока не припомнил, что ему какой-то святой помог горцев победить.
Как про святого он заговорил, так сестра его Тереза вспомнила:
— Брат мой, так к нам тоже святой приходил сегодня поутру.
— Ах, да! — Тоже вспоминала госпожа Ланге. — Конечно, был у нас утром святой человек, отшельник местный, вас спрашивал. Но мы сказали ему, что вы на войну пошли, так он за вас молился.
— А что он сказал, зачем приходил?
— Говорил, что дело ваше знает. — Вспоминала сестра. — Про само дело ничего не сказал.
— Да, так и сказал, — добавила Бригитт. — Говорил, что дело ваше знает, говорил, что Бога молил и тот послал ему откровение.
Это была хорошая новость. Да, хорошая. Если бы ему удалось после своей победы над горцами ещё и зверя изловить, то герцогу пришлось подумать, прежде чем проявлять свою немилость к нему.
— Не сказал, куда ушёл или когда придёт опять? — Спросил Волков после некоторого раздумья.
— Ничего не говорил. — Сказала сестра.
— Ничего, — подтвердила госпожа Ланге.
— Максимилиан, завтра, если силы будут, съездим к нему, и шлем мой возьмите, завезём его кузнецу, он хвастался, что всё может починить. Посмотрим, не врал ли.
— Да, кавалер, — ответил Максимилиан.
Волков отодвинул тарелку и взглянул на жену. Она сидела за столом, далеко ото всех, сидела, уткнувшись в свою вышивку, вид у неё был такой, будто всё, что происходит, её совсем не касается, ей не интересно.
Не хотелось кавалеру её трогать, опять начинать домашнюю склоку с воем и руганью, но ему был нужен наследник. Очень нужен, и он сказал:
— Госпожа моя, не соблаговолите проводить меня в спальню?
Элеонора Августа подняла на него глаза, и он подумал, что вот-вот закричит она, браниться начнёт, так яростен был её взгляд, но она встала, кинула своё рукоделие на стол, ещё раз поглядела на него с явным презрением и пошла по лестнице в спальню, подобрав юбки.
И хоть болела у него нога, и хоть в затылке как шилом ворошили, дело он своё сделал. Ну, слава Богу, хоть обошлось всё без слёз и ругани. Только со злостью и брезгливостью на лице жены. Ничего, ради наследника он готов был терпеть.
Ещё не рассвело, ещё Мария завтрак не подавала, как пришёл Ёган. Сел за стол, ждал, когда кавалер помоется. Болтал с его племянницами.
— Ну? — Спросил его Волков, видя, что управляющий не просто так пришёл.
— Купчишки волнуются, — заговорил Ёган, — всё знать хотят, когда мы им зерно возить начнём.
Волков задумался, вытер лицо большим полотенцем. Дворовая девка помогла ему надеть сапоги, брат Ипполит осматривал ему рану, смазывал её какой-то вонючей мазью. Как он закончил и сапоги были надеты, кавалер спросил:
— Думаешь, что к Рождеству цена будет в половину больше от нынешней?
— А тут и думать нечего, в половину, а то и вдвое. Так завсегда было, если урожай не шибко большой вышел.
— А сколько ты с купцов денег собрал?
— Сто девять монет набрал.
Волков помолчал, а после сказал с уверенностью:
— Возвращай им деньги.
— Возвращать деньгу? — Удивился управляющий.
— Будем цену ждать, — сказал кавалер и пояснил, — траты у меня большие, очень большие, мне сейчас каждый талер дорог.
— Обозлятся, боюсь. Прождали ячменя да ржи четыре дня, а зря. — Раздумывал Ёган.
— Ничего, кто особо злиться начнёт, так позови кого-нибудь из ротмистров, чтобы усмирил.