Но в то же время собравшиеся мужчины, все из них, от покрытых шрамами воинов и умудрённых сединами старейшин до простых ремесленников и безбородых юнцов, старались показать себя сильными и опасными. Стоя при этом в широкой тени своего клана, собираясь кучами, плечом к плечу со своими против чужих. Над площадью царил лёгкий гомон сердитых голосов.
Медленно падал редкий снег.
Взглядом окинув собравшихся, Риг увидел несколько славных ворлингов, что ещё недавно звали себя его друзьями, клялись в верности, и вместе с ним планировали свержение Торлейфа. Они называли Рига законным правителем, верили в это больше, чем он сам, и давали слово, что поднимут оружие по его зову. А он верил им, или, если быть до конца честным, скорее верил в их жадность. Однако стоило ярлу лишь один раз показать свою власть, все как один отвернули головы, спрятали глаза — важный урок о купленной верности.
Риг на самом деле и не держал на них большой обиды, полагая в том свою вину: доверяться жадным предателям есть тоже, что ставить сторожем над мышами пару голодных котов. Они лишь те, кто они есть, и не их вина, что дешёвая их преданность стоила действительно дёшево. Ему самому следовало быть умнее.
Возможно, тогда его брата не осудили бы на смерть.
Под громкий шёпот и липкие взгляды Риг прошёл к Одинокому Дозорному — могучей статуе в дальнем конце площади. Вечный страж, как всегда, стоял гордо, уперев древко каменного копья в широкий свой постамент и держа голову высоко поднятой, безразличный к делам людей под его ногами. Можно было лишь догадываться, о чем он думает, какими мыслями наделил его лицо неизвестный скульптор — столетия прошли, прежде чем вокруг статуи вырос город, но ещё до того, как вернувшиеся с Края двенадцать семей построили вокруг неё свои первые хижины, ветер уже успел обтесать лицо Дозорного до ровного, гладкого камня. Именно подле него теперь и столпились безродные скитальцы, опустившиеся до бесчестия пьяницы, клятвопреступники, воры и прочий сброд, веса цепи на шее не имеющие. Примкнули к ним и вернувшиеся с северных пустошей потомки изгнанников, большинство из которых после нескольких поколений вдали от цивилизации и человеческой речью-то владели не в полной мере, а повадками своими иной раз напоминали больше дикое лесное зверье. Славная компания.
Одним из возвращённых, что звался лишь прозвищем Бешеный Нос, был жуткий на вид дикарь с красным, обветренным лицом, одетый в шкуры и перештопанные куски ткани. В отличие от большинства дикарей, он не погибал от голода, да и на юг не уходил, проживая уже который год где-то на окраине и выживая охотой. Впрочем, на полноценного ворлинга Бешеный Нос все равно похож не был: зыркнув на Рига, точно лесной зверь, он, казалось, вот-вот сорвётся с места и пустится бегом, не разбирая дороги. Но он все же остался стоять где стоял, поглядывая исподволь. И Ригу не нравился его взгляд, слишком осмысленный для дикаря, слишком внимательный. Может быть, Бешеный Нос просто чувствовал себя чужим к югу от Белого Края, и потому был насторожен. А может быть это взгляд шпиона.
— У тебя оса летает, рядом с левым ухом, — сказал ему Риг.
Бешеный Нос резко повернул голову налево, но естественно никаких ос не увидел — до лета было ещё далеко. Вот только пришедшие с Края были все были точно рыба на берегу, и Бешеный Нос мог даже не знать, что такое оса и как на неё нужно реагировать, однако напугать его Риг и не пытался. Хотел лишь знать, понимает ли дикарь человеческие слова, чтобы потом иметь возможность повторить их ярлу. Как выяснилось — понимает.
Бросив на возвращённого презрительный взгляд, Риг демонстративно отошёл от него подальше. Не столько потому, что у него оставалось много секретов или было хоть какое-то желание вновь испытывать судьбу, но просто из отвращения к подобному бесчестию. В итоге Риг оказался рядом со Стриком.
— Здравствуй, сын мертвеца, — бродяга бросил взгляд на каменные ступени в центре площади и ухмыльнулся, но больше ничего не сказал.
Риг предпочёл грязного пьяницу и вовсе игнорировать, что в целом было не трудно — тот явно был не любитель поговорить. Не получив ответа, он тут же утратил к Ригу всяческий интерес и вернулся к молчаливому созерцанию Каменных Ступеней, что его, по всей видимости, вполне устраивало.
Народ, тем временем, продолжал прибывать, заполняя площадь ничуть ни меньше, чем когда умер Бъёрг Солнце Севера. Вскоре между кланами уже невозможно было пропихнуть и монетку и то тут, то там стали вспыхивать ссоры, припоминаться старые обиды и тут же плодиться новые. Именно об этом и говорил долгие годы отец Рига, пытаясь покончить с их застарелой враждой, и все они согласно кивали головами и поднимали кубки за его здоровье. А потом уцепились друг другу в горло ещё до того, как солёное море взяло его обратно. Риг смотрел на них со смесью злости и обиды, плавно перетекающих в мелкое злорадство: не желающие меняться, неизменными и погибнут. Туда и дорога.