Вперёд.
Назад.
— Не открывайте глаз, пока она не пройдёт до конца — послышался голос слепого юноши из свиты Безземельного Короля. — Нос зажмите, дышите ртом, по возможности неглубоко. И сосредоточьтесь на каком-нибудь постороннем звуке.
Его слова показались Ригу странными, эхом пронеслись в голове, но быстро затихли, растаяли и развеялись по ветру. Слова были не важны. Всё было неважно подле неё.
Смиренный старик в потёртом кафтане, бредущий впереди бессмертной, был удостоен чести нести знамя первых детей Всеотца — простое серое полотно без единого пятнышка, без единого намёка на родословную. Вот только её огненно-рыжие волосы, распущенные, но лежащие с почти чужеродным, неподвижным изяществом, ещё более яркие, чем у брата или отца, служили ей настоящим знаменем и укрепляли положение Торлейфа одним только этим появлением.
Они не виделись лет шесть, не меньше, и было странно смотреть на Кэриту вот так. Риг помнил её тощей девчонкой, с разодранными коленками и всякой ерундой, запутанной в кудрявых волосах. Девчонку эту он дразнил за худобу, называя Щепкой или уродиной, и в ответ она швырялась в него камнями. Практически всегда промахивалась. Когда ей было двенадцать, незадолго до того как явилось её благословление от Всеобщей Матери, он застукал её позади отцовского дома, с волнением ощупывающую плоскую, так и не начавшую наливаться грудь, и громко смеялся и дразнил её после, пока она бегала за ним по всему городу. А когда он добежал до Кнута и, задыхаясь от смеха и долгого бега, рассказал ему — расплакалась и не говорила с ним после целую неделю.
Такой была Кэрита в его памяти до этого дня, и он всё ещё видел перед собой ту девчонку. Но видел и девушку с молочно-белой кожей и мягкой улыбкой. И хоть она и оставалась очень худой, ему бы и в голову не пришло назвать её Щепкой или смеяться над ней. В какой-то момент Риг даже поймал себя на мысли, что он бы назвал Кэриту красивой, и она, до этого тихо и размеренно шествовавшая к каменным ступеням, в этот момент повернула голову в его сторону, ухмыльнулась и показала язык. Это длилось всего мгновение, и не успел Риг удивиться, или даже понять, что следовало бы удивляться такому вообще, как она уже вновь смотрела вперёд и шла дальше, позвякивая своими браслетами, словно ничего не случилось.
Когда дошла до каменных ступеней и встала возле первой, то склонила смиренно голову, и опустила руки, вложив одну ладонь в другую. Её потёртый жизнью седовласый знаменосец поставил серое знамя, взял рог и протрубил в четвёртый раз.
Люди подняли головы, встали с колен, и уставились на Кэриту во все глаза, перешёптываясь и толкаясь за лучшие места. Из-за этого движение ярла к Ступеням прошло практически незаметно. Его шуба, его перстни, меха и золото сделались смешными пред парочкой тонких браслетиков на узком запястье, а его малая дружина, полная подхалимов и стоящих в тени предков дураков, смотрелось нелепо, точно стая уток, плавающих в открытом море. Но когда Торлейф водрузил своё тело на вторую ступень, положенную всякому ярлу или конунгу уже за то, что рискнул он впасть в грех гордыни и высокомерия, люди признали его власть наступившим молчанием.
— Начнём, — сказал он громко, опираясь правой рукой о колено и левую положив на бедро. — Кнут, сын Бъёрга, наречённый по делам своим Белым, тебе известно, почему был ты сегодня возвышен над нами?
Глава 4
Возвышение
Кнут встал ровно перед ответом, расправил плечи, звеня цепью на шее и кандалами за спиной.
— Известно.
— Признаешь ли ты справедливость этих обвинений?
— Не признаю.
Ярл вздохнул, словно наставник непутёвого ребёнка, когда тот отказывается признаваться в том, что ел сладости, пусть даже у него вся одежда в крошках.
— Равнитель Вальгад, ты испросил время для укрепления своего обвинительного слова, и обещался найти людей достойных, что могут говорить в его пользу. Что скажешь сейчас, перед людьми и богами?