Выбрать главу

Елена Ханпира

Длинные Волосы

Без матери росла девчонка, да. Вот в чем причина. Некому было за волосья драть.

А Сломанный Коготь уже старый был, баловал. И то: кого ему еще баловать: ни жены, ни детей своих. Оба-то сына в реке сгинули, в половодье, когда за Головорезом гнались, это еще весен семнадцать назад было. И старуха тогда же померла: надорвалось сердце. А Сломанный Коготь как-то летом и принес эту, кроху: в тайге, мол, нашел. Оленьим молоком кормил, груди-то не было у него, ха-ха! И не бил, конечно, и баловал. Растил опору в старости. Вырастил.

И мальчишки ее не лупили, нет. Бывало, дернут только за косу — и прочь. А она руки в боки: ага, говорит, запомню тебя! Будешь за невестой к Тюленям через тундру бегать!

Через тундру к соседям бегать женихаться кому ж охота. Один-два раза на девушек посмотреть — что ж, дело приятное. Но таскаться ухаживать чуть не каждую неделю, чтоб девушка не забыла, да с подарками, да в холод, да жрать хочется по дороге… Был один такой — ой, смеху! Поймал в лесу геолога — слыхали? Нет? — хитро поймал, в ловушку из медвежьей жилы. И стал с ним бороться. Геолог кем только не оборачивался: и лисой, и перепелом, и росомахой (во как!), — парень упорный попался. Одолел. Давай, говорит, геолог, сладкий снег, мне девушку надо уломать, а то отсеку тебе железное дерево, говорит. Геолог дал ему сладкого снегу, да заговорил сладкий снег заклятием — колдун был! И пока парень снег сладкий девушке нес, тот весь и растаял. Это зимой-то! И девушка ему не поверила, прогнала прочь. Решила, что он сам и съел этот сладкий снег, пока через тундру к ней шел.

Эту историю сама Динные Волосы и рассказывает. И глазами эдак стреляет — смотрите, мол, будете далеко ходить — счастье свое проходите.

Разбалована, что уж говорить.

И то дело: на нее парни всегда как на невесту смотрели, а на других девушек — как на сестер. Эти свои, а она чужая. И потому, конечно, лучше всех.

А эта свое знает: как захочет парня смутить, волосы распустит и потряхивает. И песню заведет. Про любовь. Парень с ноги на ногу переминается, в дом войти боится, а она откинет полог — жарко ей, мол; сидит, вышивает бисером, волосами трясет. А парень стой да смотри. Шалунья, хе-хе.

Нет, мало ее били. Совсем не били. Жаль.

Придумщица, ишь! Вот с кем не соскучишься. И старые легенды знает, и новые сказы говорит. Это ей духи тайком нашептывают. Про всякое тебе расскажет, только начни, а она уж подхватит, и до утра слушать будешь. И если уж захочет над кем-то потешиться, такого наскажет — не рад будет, что поперек ей встал.

Личико у нее живое, веселое. Любит передразнивать и смеяться, и чтобы на нее смотрели и слушали, любит.

Незлобивая, впрочем. Да и с чего злобе взяться: всегда лучший кусок, всегда все для нее. Потому и уступит, когда надо; поупрямится, поупрямится — да уступит. Чего ей, жалко? Покладистая она, просто веселая да мечтает много и духов слушает. С женщинами, правда, не очень ладит. Ну да у Воронов женщины такие — с ними поди поладь. Посмотрел бы я на тебя, ну-ну. Нет, если ты такой храбрый… Но ты сначала на медведя сходи, шкуру покажи, а потом поговорим, как к женщинам Воронов ходить.

Ну вот. Длинные Волосы, конечно, неплохая девушка. Хорошая, можно сказать. Ласковая. Если не обижать. Да и пойди ее обидь, когда ходит так, будто вся тундра ей одной принадлежит. И захочешь обидеть — не заметит.

Ну, а если кто другой заметит? Смотри, найдется, кому заступиться. Пожалеешь, что не к Головорезам попал, точно говорю.

Как ей минула четырнадцатая весна, стали молодые Вороны чаще вокруг дома Сломанного Когтя снег топтать. И когда Длинные Волосы вконец дом выстудила со своим вечно откинутым пологом, Сломанный Коготь ей сказал, что пора бы ему внучат подарить.

Выбирай, говорит, смотри. По мне — лишь бы выкуп заплатил.

А выкуп немалый. Оленей 20 голов, да шкурок соболя — так, чтобы пол в доме весь застелить, да громовые стрелы, да упряжка с пятью собаками, да лыжи новые. Сломанный Коготь себя уважал.

И еще медведя к свадебному пиру.

Половина женихов, как услыхали, сами отсеялись.

Один попытался у кого-то из Тюленей пяток оленей отогнать. Тюлень с семьей его догнал и побил, еле жив приполз. Еще и лыжи отобрали.

Длинные Волосы его лечила и смеялась.

Остались двое, зато какие. У обоих хозяйство справное, оба сильные, красивые.

Быстрый Олень и Кабаний Нож, друзья они были. Вместе к Длинные Волосы ходили, уговор между ними был: чтоб все по-честному, и даже без хитростей. И хвастались перед ней вместе, и подарки вместе дарили, и Сломанному Когтю вместе помогали, чтобы замолвил словечко перед дочкой.

Быстрый Олень был понежнее и позаковыристей. Тоже придумщик. Вечно поджидает ее где-то в неожиданном месте. Это чтобы интересно было. Идет она к реке рыбу ловить, а он прыг на нее из-за куста — и повалит наземь. Красиво ухаживал.

На язык опять же поворотлив был. Ягодкой называл, морошкой сладкой. Нерпочкой ненаглядной. Бельком ясноглазым. Подвески ей подарил красивые. Шкурки беличьи дарил без счету. Он мастак был из лука стрелять и ловушки ставить. Стройный был, красивый, глаза — как у оленя, не зря Быстрый Олень. От медведя, однако, не убежал, об этом потом скажу.

Кабаний Нож, конечно, не умел так красиво ухаживать. Попроще у него. Принесет ей оленины, сядет и смотрит, как она вышивает, и болтовню ее слушает. Молчит, глазами лупит на нее. Зато как он ими лупит — будто съесть хочет. А потом опять же повалит. Ну, так же не интересно. Длинные Волосы насилу вырвется, сделает вид, что рассердилась, но в общем он ей тоже нравился: сильный, большой. И если кто из женщин обидеть норовит, спрашивает: убить? Она, конечно, скажет: нет, пусть живет да завистью мучается, — но ей нравилось, что он так спрашивает. И что всегда поесть в дом приносит.