Я унес наружную камеру домой. Что бы просмотреть минуту видео по одному кадру, внимательно изучить каждый из них, ушло очень много времени. Но я нашел его — один кадр, один сбой. Машина Эрика ехала в темноте тоннеля, размытая, смутная, резкость ушла куда-то в сторону. А на следующем кадре я увидел пустой тоннель. Щелк! Я ткнул в кнопку, кадр сменился, и машина снова ехала по тоннелю. Щелк! Один кадр назад — и я снова вижу пустой тоннель.
Конечно, я знал, что дело не в часах. Эрик был прав, он с самого начала понимал, что происходит. Тоннель — замок, а его машина — ключ. Но я сопротивлялся реальности, не хотел загадок в моей понятной жизни, и все еще пытался поверить, что дело просто в сломанных часах. Я хотел в это верить, а веру нельзя сломать никакими доводами разума.
Когда Эрик потерял свой первый год, мы нашли камень.
Эрик вернулся из тоннеля, и его машина была покрыта грязью, пылью, разводами глины. Он сидел за рулем, и кровь сочилась из большой ссадины на щеке. Ветер задувал в кабину мелкий песок через разбитое боковое окно. А камень, который выбил стекло и поранил Эрика, лежал на сидении рядом с ним. Я предложил Эрику закончить и забыть о тоннеле. Сделать вид, что ничего не было. Но он уже не мог остановиться.
— Я был там! — он почти кричал и размахивал руками. — Я где-то был. Тоннель — на самом деле замок, и он открывает куда-то дверь. Это мой длинный путь! Ты сам все заснял — я еду и пропадаю, а потом возвращаюсь, и уже прошло полно времени! Год прошел! Явно же что тут не просто сломанные часы. Камень настоящий! А это? Думаешь это что, просто какая-то игра, прикол? — он стер кровь со щеки и обтер ее о мою руку. — Видал? Кровь настоящая! И это случилось на той стороне.
— Лучше тебе поверить, что это просто сломанные часы, — посоветовал я ему тогда, а он тут же уселся за руль, и потерял уже два года, пока ехал в тоннеле.
Эрик нашел свой длинный путь, и это путь вел не через километры, а через годы. Он возвращался в той же одежде, но изношенной и грязной. Возвращался с бородой и с мозолями на руках. Он терял годы и старел. За несколько дней его волосы начали седеть, а лицо прорезали тонкие траншеи морщин.
— Сколько лет ты теряешь зараз? — спросил я, но он не хотел этого знать.
— Там что-то есть, на той стороне! Там дорога, которой никто не видел, кроме меня! А я ничего не помню.
— Так остановись!
— А я и остановлюсь! Только не здесь, а на той стороне. Пять лет, десять, двадцать — не важно. Однажды я остановлюсь, останусь там и обратно не вернусь.
Эрик говорил как фанатик, как безумец, идущий на смерть.
— Эрик, брось это все! Ты стареешь. Ты просто умрешь за рулем от старости! Раз ты всегда возвращаешься оттуда, то на это есть причины. Ты не помнишь, почему не остаешься там. Ну, так может тебе там просто не нравится? Может, ты тратишь годы, что бы выбраться оттуда и все забыть? Хватит. Продай машину, и дело с концом.
— Нет. Смотри! — Эрик поднял руку. — Видишь?
И я увидел. Тонкая золотая полоска обвивала его безымянный палец.
— Я женат! — он вдруг всхлипнул и сел прямо на асфальт. — Я женат там, на той стороне! Я там прожил жизнь, у меня там семья, а тут я ничего не помню. Тут я просто катаюсь. Я там прожил, уже даже сам не знаю, сколько лет. Там теперь моя жизнь, получается. А я ее не могу вспомнить! Может, я и умру за рулем, но тут не останусь. Я там прожил жизнь, понимаешь? Уже прожил! Уже состарился.
Он сидел на асфальте и всхлипывал. А я только смотрел на него и повторял себе, что все дело в сломанных часах. Вот и все. Это какая-то ошибка. Розыгрыш! Эрик подшучивает надо мной. Я предложил уйти, но он не сдвинулся с места.
— Давай ты хотя бы без меня никуда не поедешь, ладно? — сказал я, и он кивнул.
— Точно? — спросил я.
— Точно! Клянусь, — ответил Эрик.
И я ушел. Он остался с тоннелем наедине, а я просто ушел, и мое: «Точно?», стало последним словом, которое я сказал ему.
Утром я не смог до него дозвониться. Машина Эрика стояла на выезде из тоннеля, уткнувшись бампером в дорожное ограждение. Похоже, она выкатилась их тоннеля по инерции, уже с пустой кабиной. Она стояла там, помятая, измазанная грязью. Задние фары разбита, левая дверь исцарапана ветками. Или когтями? Больше я не мог врать себе и твердить, что дело в сломанных часах.
Лиана обвилась вокруг заднего колеса, и когда я протянул руку, она шевельнулась и выпустила длинный усик. Он ухватил мой палец, и я отпрыгнул. Вырванная, раздавленная, она все еще жила и искала, за что ухватиться. Я не знаток растений, но уверен, ни один знаток не сможет опознать синий треугольный цветок, который свисал с лианы и шевелил лепестками. В мире нет таких цветов. В нашем мире!