Когда отзвонили ко всенощной, я с женой отправился в скит. Дверь в дом старца была заперта. Я постучал, и открыл её мне сам отец Нектарий. Потом он впустил жену и посадил нас опять вместе в исповедальной комнате.
— Пришли ко мне молодые, и я, как хозяин, должен вас встретить по вашему обычаю. Посидите здесь немножко.
Сказав это, старец удалился. Через некоторое время он несёт на подносе два бокала с тёмной жидкостью. Поднёс, остановился и, поклонившись нам, сказал:
— Поздравляю вас с бракосочетанием, предлагаю вам выпить во здравие. Мы с недоумением смотрели на старца. Потом взяли бокалы, чокнулись и стали пить. Но, пригубив, я тотчас же остановился и моя жена также. Оказалось, что в бокалах была страшная горечь.
Я говорю батюшке «горько», и моя жена также отвернулась.
И вдруг это самое, мною произнесённое слово «горько», меня ошеломило, и я представил, как на свадебных обедах кричат «горько», и рассмеялся. И батюшка прочитал мои мысли и смеётся.
— Но, — говорит, — хотя и горько, а вы должны выпить. Всё, что я делаю, вы замечайте, оно имеет скрытый смысл, который вы должны постигнуть, а теперь пейте.
И мы с гримасами, подталкивая друг друга, выпили эту жидкость. А батюшка уже приносит раскрытую коробку сардин и велит всю её опустошить. После горького мы вкусили сардины, и батюшка всё унёс. Приходит снова, садится против нас и говорит:
— А я молнию поймал. Умудритесь-ка и вы её поймать, хочешь, покажу. Подходит к шкафу, вынимает электрический фонарик, завёрнутый в красную бумагу, и начинает коротко зажигать, мелькая огнём.
— Вот это разве не молния? Совсем как молния! — И он, улыбаясь, положил фонарик в шкаф и вынул оттуда деревянный грибок, положил его на стол, снял крышку и высыпал оттуда золотые пятирублёвые и говорит: — Посмотри, как блестят! Я их вычистил. Здесь их двадцать штук на сто рублей. Ну, что, посмотрел, как золото блестит, ну и довольно с тебя. Поглядел и будет. Собрал опять монеты и спрятал. И ещё батюшка кое-что говорил. Потом он опять вышел. Смотрим, снова несёт нам два больших бокала, на этот раз со светло-жёлтой жидкостью, и, с той же церемонией и поклоном, подносит нам. Мы взяли бокалы, смотрели на них и долго не решались пить. Старец улыбался, глядя на нас. Мы попробовали. К нашей радости, это было питьё приятное, сладкое, ароматное, мы с удовольствием его выпили. Это питьё было даже немного хмельное.
На закуску он преподнёс шоколаду миньон, очень жирного и очень много, и велел всё съесть. Мы пришли прямо в ужас. Но сам подсел к нам и начал есть.
Я посмотрел на батюшку и думаю: как это он ест шоколад, а ведь по скитскому уставу молочное воспрещается. А он смотрит на меня, ест и мне предлагает. Так я и остался в недоумении.
Он велел нам обязательно доесть этот шоколад, а сам пошёл ставить самовар…
В 11 часов отец Нектарий проводил нас до наружного крыльца и дал нам керосиновый фонарик, чтобы мы не заблудились в лесу, а шли бы по дорожке. При прощании пригласил на следующий день в 6 часов.
Кругом в лесу стояла тишина, и охватывала жуть. Мы постарались скорее добраться до гостиницы. Богомольцы шли от всенощной, и мы вместе с ними незаметно вошли в гостиницу.
На следующий день мы опять в 6 часов вечера пришли к батюшке. На этот раз келейник был дома, но батюшка не велел ему выходить из своей келлии.
Батюшка опять пригласил нас вместе в исповедальню, посадил и стал давать моей жене на память различные искусственные цветочки и говорить при этом: когда будешь идти по жизненному полю, то собирай цветочки, и соберёшь целый букет, а плоды получишь потом.
Мы не поняли, на что батюшка здесь намекает, ибо он ничего праздного не делал и не говорил.
Потом он мне объяснил. Цветочки — это печали и горести. И вот их нужно собирать, и получится чудный букет, с которым предстанешь в день Судный, и тогда получишь плоды — радости. В супружеской жизни, далее говорил он, всегда имеются два периода: один счастливый, а другой печальный, горький. И лучше всегда, когда горький период бывает раньше, в начале супружеской жизни, но потом будет счастье.
Потом батюшка обратился ко мне и говорит:
— А теперь пойдём, я научу самовар ставить. Придёт время, у тебя прислуги не будет, и ты будешь испытывать нужду, так что самовар придётся самому тебе ставить.
Я с удивлением посмотрел на батюшку и думаю: «Что он говорит? Куда же наше состояние исчезнет?»
А он взял меня за руку и провёл в кладовую. Там были сложены дрова и разные вещи. Тут же стоял самовар около вытяжной трубы. Батюшка говорит мне:
— Вытряси прежде самовар, затем налей воды; а ведь часто воду забывают налить и начинают разжигать самовар, а в результате самовар испортят, и без чаю остаются. Вода стоит вот там, в углу, в медном кувшине, возьми его и налей.