Если Морри решил пошутить, то мне не смешно.
— Если его никогда нет дома, то какой смысл мне находиться там?
Я увидела, как изменилось лицо Морри, став упрямым, и поняла: сейчас на меня выльется та куча дерьма, которую я и сама прокручивала в уме всю бессонную ночь.
Я не ошиблась.
— Нам надо поговорить о Колте.
Я покачала головой.
Морри с грохотом поставил чашку, и я отпрыгнула на фут. Я опустила глаза и увидела, что чашка раскололась ровно посередине, а кофе растёкся по всей поверхности и перелился через край, образовав кофейный водопад.
Я посмотрела на брата:
— Ни хрена себе, Морри.
Он повернулся и, размахнувшись снизу, бросил ручку с оставшейся частью чашки в раковину с такой силой, что та снова разбилась. Осколки разлетелись по всей кухне.
На этот раз я не отпрыгнула, но сделала шаг назад.
— Морри...
Морри наклонился вперёд:
— Тебе придётся поговорить со мной, Фебрари, поговорить сейчас.
Я успокаивающе подняла руку, но Морри покачал головой.
— Ты расскажешь сейчас или расскажешь, когда приедут мама с папой. Выбирай. Но это слишком затянулось. Мы все позволили этому слишком затянуться. Надо было заставить тебя рассказать много лет назад, до того, как Пит...
— Прекрати! — закричала я.
Никто не говорил со мной о Пите. Никто. Ни Мимс, ни Джесси, ни мама с папой. Даже мой брат, которого я любила больше всех остальных, что значит чертовски сильно.
Я думала, что это сработает, как срабатывало много раз раньше. Все знали, что я не могу говорить о Пите.
Но сейчас не сработало. Морри двигался быстро. Прежде чем я поняла, он схватил меня за плечо и встряхнул. Встряхнул неконтролируемо и почти грубо, так что моя голова дёрнулась назад.
Я мелко и часто задышала. У Морри был папин характер, он мог взорваться, хотя ни один из них никогда не причинили вреда тому, кто этого не заслуживал. У меня был мамин темперамент, я тоже могла взорваться, но мы были женщинами и ранили не кулаками, а словами, и, к сожалению, наша ярость длилась дольше.
— Какого хрена тогда произошло? — Морри приблизил своё лицо к моему. — Почему всё стало плохо? Что заставило тебя поступить так, как ты поступила?
— Морри, отпусти меня.
— Ответь мне, Феб.
— Отпусти меня!
Морри ещё раз тряхнул меня, и моя голова снова дёрнулась.
— Ответь мне!
— Мне больно! — заорала я.
— Мне следовало бы вбить в тебя немного ума! — заорал он в ответ.
Я издала звук, как будто меня сейчас стошнит, это вышло не специально и прозвучало противно. А потом я перестала дышать, не получались даже мелкие бесполезные вдохи — ничего, никакого кислорода.
Морри изменился в лице и отпустил меня, шагнув назад. Он выглядел побитым, это выражение жутко смотрелось на его лице — осознание того, что он сделал и сказал, обрушилось на него.
— Сестрёнка, — прошептал он, но я покачала головой.
Прямо сейчас он не мог снова стать любимым старшим братом. Не после такого. Не после такого. Никак.
— Я переезжаю к Джесси, — объявила я, отворачиваясь.
— Феб, не надо. Тебе нужна защита. Нужно, чтобы кто-нибудь присматривал за тобой.
Я развернулась к нему:
— Пару часов назад, Морри, у тебя неплохо получалось.
Он вздрогнул, дёрнув головой от жестокости моего удара. Как я сказала, мой гнев выражался словами, и они были гораздо больнее, чем ощущения у меня в руке.
Я кивнула в сторону барной стойки, которая отделяла кухню от столовой. На ней, возможно облитый кофе, лежал список, который я составляла большую часть утра.
— Передай этот список Алеку, он его просил.
С этими словами я вышла. Я должна была сделать это. Я отправилась паковать вещи.
— А ты наглая, — сказала мне в ухо Ли-Энн, мать Пита.
— Ли-Энн...
— Я не дам тебе его номер, сучка.
— Это важно.
— Не настолько.
— Кое-кто умер.
Ли-Энн замолчала, и я подняла глаза на Мимс и Джесси, которые вместе со мной впихнулись в кабинет Мимс в задней части кофейни. Обе наблюдали за мной, обе выглядели злыми и встревоженными, обе знали, чего мне это стоило, и обе были готовы принять удар на себя.
— Её зовут Энджи. Вчера вечером нашлись улики, которые говорят о том, что её убили из-за того, что произошло между нами. Есть вероятность, что любой человек, который... — Господи, как это сказать? Ли-Энн была стервой, худшей свекровью в истории, но всё-таки хорошее воспитание не позволяло мне сказать это напрямую. — В общем, любой, кто со мной не ладил, может оказаться в опасности.
— Ты отрава, — злобно сказала Ли-Энн, — всегда была такой.
Я этого не понимала. Даже от Ли-Энн. Она была стервой, но она видела меня в больнице и знала, что её сын сделал со мной.
Она знала, что это не я избила Пита. Это не я вернулась домой той грёбаной ужасной ночью и распустила руки сильнее, чем раньше. Раньше Пит мог свалить всё на то, что слишком много выпил, или на наши, как он называл, «страстные, но взрывоопасные отношения» (я считала, что в них было мало первого и слишком много второго). Это не я пыталась его изнасиловать. Это не ему пришлось отбиваться, одурев от страха, и проиграть.
Лишь чудом мне далось сбежать и доехать до дома Морри.
Я просто приехала в то время, когда там был Алек. Избитая, вся в крови, в разорванной одежде, я едва держалась на ногах. Чудо, что я вообще доехала до Морри. Алеку хватило одного взгляда, чтобы повернуться к Морри и сказать: «Позаботься о ней. А я позабочусь о нём». Это из-за меня Алек поехал прямо ко мне домой и избил моего мужа почти до смерти.
— Пожалуйста, Ли-Энн, дайте мне его номер, — сказала я.
— Мой мальчик до сих пор плохо видит левым глазом, — противилась она.
Не сомневаюсь. Алек сильно его избил. Помимо прочего вызвав и отслоение сетчатки.
Не скажу, что Пит этого не заслужил. Он сильно меня избил. Мы оба лежали в больнице в одно и то же время. И меня выписали раньше.
Пит вышел из больницы и уехал из города. Он не стал выдвигать обвинения. Скорее всего, благодаря Морри, папе и остальным жителям города, которые просто не оставили ему выбора.
Не скажу, что я сожалела.
Я сожалела. Сильно сожалела. Так сильно, что это сожаление пропитало мою душу. Но я жалела не Пита Холлистера.
У меня было много времени, чтобы оглянуться назад. Пит всегда был козлом. Но он был красавчиком. Не таким красивым, как Алек, но, потеряв Алека, я согласилась на Пита. И мне был нужен кто-то. Кто-то, кто заполнил бы дыру, оставшуюся после Алека. Нет, это была не дыра. Это была рана. Я не могла её залечить, поэтому мне был нужен кто-то, чтобы притупить боль. Или помочь мне не думать о ней. Пит это сделал, он хорошо постарался. Он причинил мне свою порцию боли и очень преуспел в этом начинании.
Я сожалела о том, что Алек покалечил Пита, и я знала, что он возненавидит себя за это вместо того, чтобы возненавидеть меня. И я сожалела, что поставила его в такое положение. Это всё, что у него осталось: они с Морри присматривали за мной так давно, что не знали, как может быть иначе, даже если отношения между мной и Алеком изменились. И я сожалела, что он увидел меня такой, избитой, не его Фебрари, той, которая никогда снова не станет его Фебрари. Она ушла, так же, как, по его словам, ушёл Алек, которым он был когда-то. Пит выбил её из меня. Я отзывалась на своё имя, но я больше не знала, кто такая Фебрари. Я потратила почти двадцать лет, пытаясь это понять, но так и не смогла. Единственное, что я знала: это не та девушка, которой я была когда-то.
— Ли-Энн, если вы не хотите давать мне его телефон, пожалуйста, просто позвоните ему и предупредите...
— Я позвоню. Я скажу ему, что сучка вернулась и ему нужно приготовиться. День, когда он тебя встретил, был чёрным днем.
И я услышала, как она повесила трубку.
Я захлопнула свой мобильный и сжала его в пальцах.
— Что ж, дело сделано, — сказала я Джесси и Мимс.