— Это что такое?
Священник, по-рыбьи молча открывая-закрывая рот, шлёпал губами и белел лицом. Священника можно было понять, сам недавно стоял на его месте, также держа в руке банку из собственного кармана.
Пацаны со столовой получили красные розы в письма своим девам, а мне перепало две плоских банки кильки в томате. С ними-то и попался старшине, желая припрятать те где-нито за палаткой. Губа треснула ровно посередине, уже заросла, вот только мне было совершенно неизвестно, что тёмная полоса поперёк неё останется до самого десятого года. Но я не обижался, старшина находился в своём праве, выбивая из нас дурость со слабостью.
— Так…
Гнев старшины из раскалённо-алого явно смещался в сторону стеклянно-прозрачного, ровно прут в печи, разогревшийся до неимоверной температуры.
— Художник, вышел отсюда. Все вышли, сержанты остались.
Что там делала тушёнка у Священника — Бог весть, но не сказать, что лица тварищей сержантов потом оказались счастливыми, угу. Началось с магазинов, закончилось неуставными отношениями, роскошный вечер, чего уж.
Привычка
— Кольцо!
Автоматизм полезен, особенно, если ты почти на войне. Оказаться на ней всегда проще, чем не попасть, если есть хотя бы какая-то причина поубивать немного мяса. Потому автоматизм, заставляющий делать простейшие вещи сразу, правильно и чётко, спасает не только твою личную тушку, но ещё и несколько соседних. Это правильно, так должно быть.
А всякие братства по оружию, плечо с рукой поддержки, всё потом, когда научишься подрываться по кольцу туда, где должен быть. Сказано — бежать, нырять в ячейку, стрелять из пулемёта, так извольте выполнять, товарищ солдат. Сказано — таскать ящики с патронами и раздавать пачки направо-налево, заботясь о постоянно-бесперебойном снабжении боеприпасами, так ещё раз извольте выполнять и не бухтеть о подвиге, с гранатой на танк, ура и всё такое. На войне все важны, от снайпера до умельца трёхгранным напильником разводить обычные двуручные пилы. Потому и:
— Кольцо!
Мы редко, но вскидываемся с коек ночью. Нас не дрочат по самое не балуй, гоняют, но без перебора. Офицеры не дураки, никому не хочется командовать загнанной юной и буйной вольницей, сжатой тисками Устава и срочки. Но зато отрываются в светлое время. Радуют жизненной киношкой соседей обоих блокпостов, нашего с омоновцами и чеченского с бородачами. Те, надо думать, смотрят в бинокли на нашу порно-боевую трагикомедию и ржут.
— Кольцо!
Всё повторяется, меняются только локации взвода, нас перекидывают туда-сюда, закрепляют на одной стороне траншей, на другой, ходов всё больше и мы снуем в них ровно боевые муравьи. Время бежит быстрее наших попыток уложится в нормативы, только нам всё равно, нас гоняют, а мы давно перестали стараться, делая всё на автомате. Это не отупение, простое привыкание, когда рвение лишнее, ты сделаешь всё как надо и сам это знаешь.
— Кольцо!
Всему своё время, всё проходит и это пройдёт. Вопросов нет, кольца когда-то закончатся, как служба, дорога домой, пара недель отдыха, пьянок и девок, раньше не считавших тебя за хотя бы какую-то партию. Только сейчас всё неважно, сейчас нужно сделать своё дело и если «кольцо» просто тренировка, отправиться обратно, чутка расстраиваясь из-за близящегося караула с вечером.
— Кольцо!
Вот только, скользя по мокрому суглинку траншеи, пыхтел и не знал — как же сделать хотя бы что-то лучше для сраного бега. Броник прыгал вправо-влево, липучки умерли и не держали, шлем улетал испуганной вороной вместе с шапкой, РПК мешался и забивался, подсумки нещадно лупили по ляжкам, а перекошенный ремень любого из них грозил удушением прямо на ходу. Да-да…
— Кольцо!
Летняя кепка отлично подходит под шлем, а если не успел достать её из-под подушки, то каска легко несётся в руке наотмашь, или висит на ремешке, закреплённая к жилету. Липучки вышло заменить, подтянуть и «кора» пусть и неудобная, но почти не злит. Сапоги подтёрлись в каблуках и подошвах, ноги как-то сами расставляются чуть шире, не давая скользить. Подсумки чуть подпрыгивают, притянутые поверх бушлата прошаренной портупеей-деревяшкой, а «весло» вообще радует. Сошки на последних стрельбах сделали из моего автомата-переростка чуть ли не кентуккийскую винтовку а-ля «зверобой» Натаниэля Бампо, жаль, не имелось лишнего прицела, само то.