Начало мая, день рождения подруги моей первой настоящей любви, веселуха, «Винстон», красивая любовь голышом в одной со мной койке. Красота и более ничего лишнего. Не то, что сейчас, когда приходилось томиться во всем не особо лёгком, под солнцем, стараясь не замечать военную братию, к концу дня начавшую уходить по домам.
Мысли одолевали знатно грустные, крутившиеся вокруг еще полутора с лишним лет службы, упущенных возможностей, собственной лени, загнавшей себя и, конечно же, моей обожаемой красоты, что наверняка сейчас…
Плохо не доверять людям, плохо не доверять тем, кого любишь, но против себя не попрёшь, равно как против наблюдаемых отношений, прерванных той самой службой в армии. Это хватало у всех и каждого и мне вряд ли полагалось стать исключением.
А еще хотелось полежать, пожрать чего-то нормального и не видеть опостылевших за пару недель рож дедов, сейчас гасящихся в караулке.
Глубокомысленно, в чем-то верно и совершенно тупо.
Меня сменили через час, пришёл разводящий и Илюха, занявший моё место. Лицо у Илюхи было невеселое и как-то само собой предположилось, что дальше будет интереснее.
— На, — сказал Жан и протянул мне блокнот, — видал, что мне прошарили?
— И?
— Рисуй, воин, рисуй, чтобы всё как положено.
На что положено — хер наложено, так и тянуло сказать мне, но выбирать не приходилось. Тем более, рисовать не особо и сложно, выпендриваться не стоило, а технику глуповатых типа шаржей, показанную на уже имевшихся блокнотах понял, раскусил и уже немного практиковал.
Что главное в дембельском блокноте, давно заменившем альбом? Простота. Здесь нет кальки, не имеется фольги, не надо обтягивать обложки из шинельного сукна с лычками, значками из петлиц и прочими статусными вещами. Даже шеврон, если нужно, дедушки лепили сами, не особо доверяя рукожопам новых призывов.
Вещь-то простая: берешь шеврон, полиэтилен и кусок подшивы. Складываешь именно указанным бутербродом и гладишь утюгом, пленка плавится, ткань соединяется и становится толще, радуя глаз и выделяясь объёмом. Так себе развлечение, но дембелям нравилось.
Ну, а картинки? Тоже мне, творчество передвижников, экспонаты Третьяковки или даже чего хуже. Сраный дембельский поезд с датами на глазастой морде, на всех парах несущий дембеля домой под ор Юры Хоя, летевший из открытого окна в комикс стиле, сами понимаете:
— Домой, домой, пора домой!
Томная красавица с сисяндрами и почти в неглиже, «почти» как бы намекало на развязывание дембелем неких шнурков, открывавших вход в блаженство упруго-влажного рая, ждущего впереди.
Могильная плита с надписью «Дедовщина», прижимающая под собой… Бинго! Вы угадали, прижимающая собой трепыхающийся Устав. В порядке рацпредложния и за-ради нескучной рисовки предложил нарисовать упыря с повязкой, украшенной данной надписью, упыря, проткнутого колом суровой дембельской правды, но…
Но Жан отказался, а я решил не настаивать, традиции такие традиции.
Несомненно — скорпион, хотя как он касался собственно Жана, загасившегося от командировки, так и не стало ясно.
Само собой — сраный патрон, порванный пополам, украшенный группой крови и колючкой.
Естественно — череп в берете и с кинжалом на заднем фоне. Вряд ли Жану довелось держать в руках подобную ковырялку, но, опять же — традиция.
В общем, блокнот этот казался сущим дерьмом, но деваться было некуда.
А, да — выспался я только в казарме на следующий день, сменивщись. Как и думалось — на пост выходили только мы с Илюхой.
Бром и «Титаник»
Два киноаппарата, четыре или шесть штук бобин с плёнкой, вечер воскресенья, немудреный солдатский отдых, чего и говорить.
Бром в чай никто не добавлял, это ложь, пиздёж и провокация. И никто не вырезал никаких сцен из фильмов, нам просто не выдавали кины с сиськами да задницами. И правильно делали.
Само сумасшествие случилось во время начала моей службы. Тогда, будучи духом 66-го полка оперативного назначения в девяносто восьмом году, лицезрел дев различных возрастов в футболках и топах с Кейт и Лео. Вернее, конечно, с Лео и Кейт, но в случае этих героев случилось почти страшное: девы не имели ничего против красавицы-умницы Уинслетт рядом с Ди Каприо.