Хотелось другого — домой и проснуться от этой дурости.
Мы сидели на свободных местах, совершенно одинаково бездумно глядя в окна и барабаня пальцами по столикам. До учебного центра оставалось два часа и, вместе с их окончанием, к нам приближалось что-то по-настоящему страшное. Кто-то предлагал держаться вместе и бить скопом, кто-то рассказывал страшные сказки о нашем полке, где всех подряд убивали табуретками и грифами от штанг, кто-то делился почти зоновскими понятиями, наивно полагая, что для сержантов-дедов, ожидавших свежие тела с организмами играют роль какие-то глупые слова.
Город Ея Императорского Величества Кати № 2 встретил теплом, равнодушием привычных местных и несколькими старослужащими, вооруженными штук-ножами и остроумием по самое не балуй.
— Вешайтесь, духи…
— Опять двадцать пять, — расстроился кто-то из тольяттинских, — чо сразу вешайтесь?
Старослужащий, с кепкой на затылке, с бляхой, переливавшейся от солнца и болтавшейся почти на яйцах, сплюнул:
— А вот посмотришь, родной. Ты пока покудахтай, там видно будет. У нас иногда под штангой умирают.
Байда про штангу всплыла еще в Сызрани. Мне ее рассказал как раз Ванька, ехавший тоже куда-то на Кавказ и радующийся, что не в Крас.
— Хорош гнать! — наш старлей, проходя мимо, — вы идиоты от скуки все мускулы качаете и ни хрена не умеете. Грифелем ребра сломало дауну, так он живой остался, а ты тут звездишь. Свинтил в ужасе.
Старослужащий свинтил, напоследок явно запоминая нас. И, да, мой земляк почему-то отдал ему свой ремень.
— Все будет хорошо, — сказал старлей, — не ссы в трусы, а тупо служи.
И ушел.
— Пацаны, не ссать! — Славка сдаваться не собирался, хотя в душе, как и все, предвкушал свежераспечатанные звездюли. — Вместе держимся!
Все кивали. Всех было много, двадцать человек с Самарской области. Еще столько же с нами ехало пацанов с Мордовии и к их акценту мы уже привыкли. Спокойно и незаметно имена начали меняться погремухами, погонялами и кличками. Законы армии, никем нигде не писанные, входили в жизнь через трясущийся старый вагон и наши, явно испуганные, головы.
Андрюха был Дунаев, и вполне понятно, кем стал дальше для всех остальных. Старого звали Олегом, годиков ему было почти двадцать пять, и все встало на место само по себе. Стёпа носил очень добрую фамилию Стёпкин и с ним все определилось также сразу. Почему Медведь оказался Медведем мы знать не знали, видно, сам так захотел.
Славка заведомо запасся блокнотом, где начал отмечать дни. Я, по собственной дурости, решил помочь украсить первый белый лист и, глядя на шеврон старлея, нарисовал ему нашего «коня», эмблему СКО ВВ МВД.
Просто так оно не прошло и на перрон Ахтырки спустился уже Художником.
Кубань, спецназ и Стёпа
Кубань пахла железкой, чем-то садово-сладким, скошенной травой и выхлопами тройки Камазов, стоявших за станцией. К грузовикам прилагались несколько суровых загорелых угланов с плечами в татуировках и лицами, обещавшими немедленное поедание.
— К машине! — наш старлей из доброго дядьки на глазах превращался почти в терминатора. — Самара, потом мордва!
Одежду мы не жалели, в армию все оделись так себе. Только Илюха, длинный, тощий и сивый, сверкал новым спортивным костюмом и кроссовками недельной давности. К слову — ширпотреб тогда был куда как хорош. Джинсы, купленные в девяносто шестом на отрадненском рынке не треснули даже когда напоролся на конец болта, торчавший из лавки в кузове.
— Все? — старлей подошел к борту. — Сдобнов!
— Я! — Славка как-то сразу все понял.
— Пересчитай.
Славка пересчитал и не нашел кого-то сбежавшим, все, видно, рвались служить.
— Поехали!
В кузов, мягко и опасно, запрыгнул детина с сильными плечами, в светлых афганских брюках, кроссовках и тельнике.
— Здорово, пацаны! Есть курить?
Курить в основном оставалось у мордовских, и кто-то, скорее всего именно Илья, скинул тому две пачки.
— Шаришь. — Военный быстро завернул сигареты в китель, взявшийся как из воздуха. — Откуда кто?
— Тольятти. Рузаевка. Саранск.
Наш сопровождающий оказался откуда-то с Сызрани, но внимания на земляков почти не обращал.
— Где служишь? — поинтересовался Славка.
— Спецназ. Мы тут на выезде, сами увидите.
Почему-то все примолкли и просто смотрели за борт, где густо вихрилась пыль и из нее, совсем серая, вылезала морда следующей машины. Улицы станицы закончились, потекла трава с обеих сторон грунтовки, справа вдруг выплыли высоченные холмы.