Ланшон махнул перчаткой. Комендоры открыли огонь.
В тот вечер он стал генералом. Да, все это было именно так.
Что будет сегодня?.. Два комендора в железных наручниках сидят в глубоком, крепко запертом трюме. Двое — они бессильны и не страшны. Но на борту еще четыреста матросов. Капитану кажется, что у него сейчас лопнет голова!
А Ланшон, сидя в мрачном раздумье, усматривал связь между выстрелами в спину оккупантам и отказом комендоров. Конечно, это не заговор. Но это страшнее: это — единство!
Он объясняет свою мысль капитану и тут же, схватив телефонную трубку, приказывает дежурному офицеру послать в порт роту греческой пехоты.
Бардамю оживляется. Есть простой и удобный выход: вывести ночью комендоров на палубу и расстрелять.
Нет, лучше предать изменников казни утром, на глазах всей эскадры.
Глупости! Генерал не может согласиться на это. Два комендора должны стать на свои места в орудийных башнях.
Ланшон приказывает их привести. Он отсылает Бардамю. Генерал желает один разговаривать с преступниками.
И вот они стоят перед ним — два матроса с французского корабля.
Они смотрят прямо перед собой и ждут. Позади поблескивает оружие конвоира.
— Снимите наручники, — приказывает Ланшон конвоиру, — и ступайте!
Тот торопливо исполняет приказ.
— Комендоры Эжен Гра и Фракалс? — произносит генерал.
— Так точно, — отвечают тихо, в один голос матросы.
Генерал достает портсигар, вынимает сигарету и, закурив, спрашивает: /
— Это правда, что вы отказались стрелять?
Пахучий дымок сигареты щекочет ноздри. Ланшон играет портсигаром.
— Правда, — смотря в угол каюты, отвечает Фракасс.
— Вот ты, Фракасс, — ласково начинает Ланшон, — служишь пять лет на «Плутоне»…
— Восемь, господин генерал, восемь, — глухо поправляет Фракасс.
Узкоплечий и мрачный, он искоса посматривает на приятеля. Гра хмурит брови и украдкой трется заросшей щекой о плечо…
— А ты, Гра? — спрашивает внезапно Ланшон. — Давно ты на «Плутоне»?
— Четыре года, господин генерал.
— Верно, четыре. Ты немного постарел. Я помню тебя по экспедиции в Африку… Помню… Ты из Марселя, Гра. Кажется, так?
— Так точно, господин генерал. — Глаза матроса западают глубже, и под натянутой кожей дрожат скулы.
— А я из Бретани, господин генерал, — опережает Ланшона Фракасс.
— Знаю…
Издалека доносятся пушечные выстрелы. Прислушиваясь, Ланшон говорит:
— Стреляют. Большевики обстреливают нас. Большевики!..
Он дважды произносит это слово, стремясь увидеть, какое впечатление оно произведет на матросов. Ему удается лишь уловить, как большие неуклюжие пальцы Фракасса впиваются в белый чехол дивана.
Несколько минут длится молчание. С этажерки, скрестив на груди руки, смотрит бронзовый Наполеон.
Генерал Ланшон гасит сигарету, аккуратно засовывает в пепельницу окурок и бросает взгляд на статуэтку.
Император выставил чуть вперед правую ногу, ветер отвернул плащ, уста императора сжаты, лицо задумчиво.
— Когда-то, больше ста лет назад, Наполеон сказал, что в ранце каждого солдата хранится маршальский жезл. Вы слышали об этом?
Матросы покачали головами.
— Да, комендоры, много простых солдат стали полководцами, генералами и даже маршалами.
— Их потом расстреляли Бурбоны, ваше превосходительство.
— Не всех, Гра, не всех. И не об этом речь. Я вспомнил слова императора потому, что их, к сожалению, не помнят нынешние солдаты…
Ланшон хитрит. Он ищет путей к сердцам матросов. Внезапно, поднявшись в кресле, он бросает им в лицо:
— А то, что вы не стреляли, означает бунт, по законам военного времени… Я надеюсь, вы хорошо знаете устав. Вот что, ребята, я взвесил все: и вашу вину, и ваши заслуги в прошлом. Надо отдать вам справедливость, вы не так давно достаточно метко стреляли. А вот теперь руки не поднялись. Будем говорить, как солдаты, открыто и прямо: кто подбил вас на этот поступок? Скажите — кто, и этим все кончится. Мы забудем этот инцидент…
Ланшон умолкает, ожидая ответа. Он считает, что время, потраченное им на эту далеко не приятную беседу, дает ему право надеяться на ответ.
«Первым, очевидно, заговорит Фракасс, — думает генерал, — он более разговорчив, чем этот молчаливый Гра».
В каюте резко пахнет матросским потом и специфическим запахом кубрика, вызывающим в памяти три ряда подвесных коек.
Ланшон подносит к лицу надушенный платок.