До некоторой степени этот митинг, с обилием коммунистических аксессуаров и громом микрофонов, поверг меня в ужас. И ни одного хорошо прилаженного к новому смыслу, выразительного и всепроникающего слова! Лишь привычные формулы и до отчаяния устаревшие лозунги.
В институте в конце дня зашёл на кафедру к Л. М., там сидела Маша Зоркая, близкая подруга Олеси Николаевой. Зашёл разговор об отставке мужа Олеси Александровны с поста пресс-секретаря Патриарха. Маша очень подробно, как затверженный или внушённый рассказ, всё нам поведала — про болезни и про личное прошение. Отец Александр, заболевший недавно и потерявший чуть ли не двенадцать килограммов веса — случилось это как раз перед заседанием жюри,— сейчас вроде чувствует себя хорошо, анализы никаких отклонений — ну и слава Богу — не нашли. Однако уже в 12-м часу ночи Интернет вдруг выкинул такое:
«Руководитель патриаршей пресс-службы протоиерей Владимир Вигилянский отправлен в отставку со своей должности. Соответствующее решение было сегодня принято Патриархом Московским и всея Руси Кириллом, сообщает РБК. На место Вигилянского назначен диакон Александр Волков, ранее работавший зам. руководителя пресс-службы Патриарха. Сам Вигилянский теперь будет занимать пост настоятеля храма Святого Василия Великого в подмосковной деревне Зайцево.Эксперты связывают уход Вигилянского с должности, которую он занимал с 2005 г., с чередой скандалов, преследовавших РПЦ в последнее время. Сам он эту информацию категорически опровергает. По его словам, это было личное решение. «Я сам попросил Патриарха меня освободить от этой должности, на которой я был более семи лет»,— цитирует протоиерея „Росбалт“».
Вечером ещё ездил на презентацию новой книжки Максима Лаврентьева «Поэзия и смерть» в книжный магазин на площади Дзержинского «Библио-Глобус». И зал, и обстановка нижнего этажа — место всех презентаций,— всё очень знакомо. Такое обилие книг в этом магазине работу писателя просто обесценивает. Особенно много альбомов и всего красочного, что так любит наша публика. Народа было много, Максим в чёрной рубашке и белых джинсах выглядел красавцем, каким он и является, и очень хорошо, и так же хорошо говорил. Тут же, на примере Максима, я понял, как тщательно надо готовиться к подобным встречам. Кстати, я, несколько позабыв, что на этой презентации много людей, которые были и на предыдущих разговорах с Максимом, повторил байку о поступлении Максима в институт. Максим, между делом, об этом тоже сказал; к счастью, в моей небольшой речи было и кое-что новое: это констатация, что Максим — это уже сложившееся имя. Потом, через пару часов, невероятно воспитанный и тактичный Максим перезвонил мне, я поблагодарил его за возможность у него кое-чему научиться, а он в ответ сказал, что когда ведёт на публике разговоры, то ему всё время кажется, что он повторяет мою манеру и даже жесты.
7 июня, четверг
Уже четыре года как умерла Валя. Ложился спать с думой о ней и проснулся, вспоминая. Господи! Пишу утром, только стало восемь. Сейчас схожу в фитнес, потом вернусь домой, потом на Донское кладбище, а потом в институт на новую защиту. Попутно по всё тому же моему радио «Эхо Москвы» насладился маленьким политическим спектаклем. Оказывается, когда в Совете Федерации проходило без обсуждения голосование по закону о митингах, демонстрациях и репрессиях за их нарушение, то с протестом выступила не только мать Ксении Собчак, но и другая мать — Льва Пономарёва. Вспомнил тут грибоедовское: «И сам с ключом, и сыну ключ оставил». Но дело даже не в этом — вспомнил сразу исторические параллели. В своё время великие князья первыми нацепили себе на грудь алые банты революционеров, а уже во время советское основными диссидентами стали детишки военачальников, вождей, академиков, министров — так сказать, элиты. Да здравствует новая буржуазная элита, ей ещё предстоит многое!
Когда выходил около двенадцати с фитнеса, то купил две белых, как сказала продавщица — «метровых», розы.
На Донском невероятный покой и тишина. Я опять отругал себя за то, что, как всегда, что-то жало, и не смог, когда была возможность, достать здесь клочок земли, чтобы поставить своим родным крепкий и большой камень и чтобы, в принципе, в дальнейшем хватило под ним места и мне. Постоял возле плиты, на которой уже для моего имени места не осталось. А кто потом будет возиться, чтобы заказывать новую плиту? <...>
10 июня, воскресенье
Проснулся около восьми, уснул после десяти, слышал, как за стеной Маша что-то втолковывала ребятам и гремел телевизор. Перед сном начал читать «Русский дневник» Джона Стейнбека, который Станислав Куняев с гениальной прозорливостью редактора через шестьдесят лет после их первой публикации вдруг печатает в «Нашем современнике». Какая удивительная и насколько точная послевоенная картина жизни в СССР — Стейнбек побывал в России в 1947-м. Американец — я ведь очень всё хорошо помню своей молодой памятью — не только выписал верные картины, но и написал дух советского единства и настрой народа. Какая предстаёт эпоха! Какие послевоенные картины народного энтузиазма и сплочённости!