Со временем я понял, что наши с Джанет различия в характере, взглядах и повседневных делах, в действительности, представляли собой великую силу. Джанет была моей второй парой глаз, смотрящей в мир, о котором я практически ничего не знал. Для меня это был вызов и стимул. Когда я слышу о попытках Джанет вдохнуть надежду в тех, кто обладает столь малым в жизни, моя собственная вера подвергается испытанию. Иногда (как, например, сейчас) ее опыт даже находит отражение на страницах моих книг.
Я больше не отношусь к работе Джанет с чувством соперничества. Вместо этого я восторгаюсь теми различиями в наших темпераментах и духовных дарованиях, которые позволяют ей справляться в течение дня с ситуациями, которые меня просто свели бы с ума. Я научился гордиться работой Джанет, рассматривая ее как составную часть моего собственного служения Богу. Служа своей жене и внимательно выслушивая, я укрепляю ее и тем самым помогаю ей и впредь продолжать ее жизненно важную работу.
В хорошие дни, помня об этом принципе, я молюсь о Джанет и ищу способы помочь ей быть во всеоружии для свершения ее нелегкого и удивительного труда. Что же касается плохих дней… Что ж, скорее всего, вы найдете меня слегка окосевшим перед экраном компьютера, мечтающим о великих романах, которые я мог бы написать, если бы проводил дни на Хилл-стрит, а не в своем кабинете.
Из книги «Находя Бога в неожиданных местах»
27 июня
Мягкая сила
Я вырос в южной фундаменталистской церкви, учившей вопиющему расизму, апокалиптическому страху перед коммунизмом и американскому ура-патриотизму.
Благодаря чтению ко мне пробился лучик света, который вскоре стал окном в другой мир. Я помню, какое впечатление оказала на меня даже такая умеренная книга, как «Убить пересмешника». Она поставила под сомнение расовую предвзятость моих друзей и соседей. Позже, читая книги, наподобие «Черный, как я», «Малкольм Икс: Автобиография» и «Письмо из тюрьмы Бирмингема» Мартина Лютера Кинга, я чувствовал, как весь мой мир разлетается на куски. Я ощутил действие силы, позволяющей одному человеческому разуму проникать в другой посредством одной лишь раскатанной в листы древесной массы.
Особенно я начал ценить способность книг давать больше свободы. Проповедники в церквях, которые я посещал, могли ВОЗВЫШАТЬ ГОЛОС! и играть на чувствах, как на музыкальных инструментах. Однако, сидя один в своей комнате, голосуя каждой перевернутой страницей, я встречаюсь с другими представителями Царства: Клайвом Льюисом, Гилбертом Честертоном, святым Августином… Их спокойные голоса звучат сквозь время, убеждая меня в том, что где-то живут христиане, знающие благодать, как и закон; любовь, как и суд; рассудительность, как и пылкость.
Я уверен, что стал писателем именно потому, что на собственном опыте пережил силу слов. Я увидел, что испорченные слова, исходный смысл которых был извращен, можно восстановить. Литература способна проникать в щели, принося духовный кислород людям, оказавшимся в западне герметичных камер. Я увидел, что Бог, передав нам сущность самовыражения, назвал ее Словом, и это Слово приходит, даруя самым невообразимым образом свободу.
Думаю, мы входим в эпоху мрачного средневековья, но только — другого вида. Это время, когда дьявол овладел радиоволнами, и слова кажутся серыми и тусклыми в сравнении с блеском виртуальной реальности и мультимедийными DVD. Впрочем, я не теряю надежды. Невзирая на волны истерии и авторитаризма в истории Церкви, слова истины выжили и проявились впоследствии живой силой, изменяющей отдельных людей и целые нации. Я пережил их действие на себе и молюсь о том, чтобы Церковь в эти все более гнетущие времена помнила, что слова оказывают самое сильное влияние, если они даруют больше свободы, приносят избавление.
Из книги «Находя Бога в неожиданных местах»
28 июня
Искусство и пропаганда
Подобно двухполюсному магниту, писатель-христианин сегодня ощущает притяжение со стороны двух сил: горячего желания говорить о том, что придает жизни смысл, и противодействующей ему склонности к художественному самовыражению, форме и структуре, которые могут помешать любому «посланию». В результате мы получаем постоянную двойственную тягу одновременно к искусству и к пропаганде.