На следующий день после уроков мы с Эллой упорно работаем над нашим проектом в библиотеке. Она молча выполняет свою часть и кажется очень сосредоточенной. Она сама вызвалась сделать презентацию, поэтому сейчас неотрывно корпит в своем ноутбуке, который принесла сегодня с этой целью. Поэтому я не решаюсь ее отвлечь. Я лишь распределяю реплики в нашей речи. Эх. Возможно, эти листочки с напечатанным докладом это первый и единственный случай, когда наши с ней имена упоминаются вместе.
Я вновь и вновь мысленно возвращаюсь к тому моменту, вспоминаю ее слова и прикосновения. Это так волнующе и так печально. Это было. Но больше не повторится. Я перевожу на нее взгляд, и сама того не замечая, начинаю откровенно пялиться на нее.
– Закончила? – не отрываясь от работы, говорит она.
– Эм, еще нет.
Я смущенно опускаю глаза и принимаюсь за дело.
Когда мы заканчиваем, на часах уже почти семь. Мы выходим из школы. Ну, вот сейчас мы просто разойдемся по разным сторонам. Завтра на математике мы представим свой совместный проект и после этого я снова стану для нее никем, а она так и останется моей недостижимой мечтой.
– Элла, – неожиданно для самой себя произношу я, – Есть минутка?
Она останавливается и выжидающе смотрит на меня. Черт, зачем я это сделала? Я же вообще не знаю, с чего начать.
– То, что вчера…
– Прошу не надо, – обрывает она меня.
– Так значит, ты действительно считаешь, что это ошибка.
– Да.
И тут я взрываюсь.
– Да? Так значит все, что ты сказала в тот день, на самом деле ничего не значит? Получается, ты просто поиграла со мной вчера как кошка с птицей, у которой сломано крыло, и она никуда не может улететь. Потому что, черт возьми, я точно так же не могу никуда от тебя деться, Элла! Потому что это правда. Ты нравишься мне. И возможно я и выгляжу жалкой, но жалкая здесь только та, что насмехается над искренними чувствами к ней. То есть это ты!
Ее глаза в ужасе расширяются. Она смотрит на меня так, будто я только что обвинила ее в убийстве.
– Конечно. Ты ведь само совершенство и наверняка привыкла сводить с ума всех, кто находится вокруг тебя. Тебе, наверное, не привыкать вот так играться с сердцами. Что-ж. Больше этого не случится. По крайней мере, не со мной. Я не позволю.
– Боже, Эмбер, остановись, – она изумленно таращится на меня, затем протягивает ко мне руку, но я лишь отмахиваюсь, – Что ты несешь? Глупая.
На ее лице появляется слабая улыбка. Отлично! Она еще и улыбается. Ужаснее просто и быть не может. Она делает глубокий вдох, затем такой же глубокий выдох.
– Ты невероятная. И все, что я тебе говорила тогда, это чистая правда. Мысли о тебе не дают мне покоя. Но… твою мать. Я не могу, я просто не могу, Эмбер, пойми. Если я сломаюсь и сделаю этот шаг навстречу к тебе, ты пострадаешь. Я серьезно. Просто услышь меня. Я меньше всего в этой жизни хочу, чтобы с тобой что-то случилось. И если для этого требуется держаться от тебя подальше, то именно это я и сделаю.
Она вновь пытается прикоснуться ко мне. Ее глаза наполнены невыразимой болью.
Господи, я ничего не понимаю.
– Пошла ты к черту, Элла Харрис! – кричу я.
– Прости, – повторяет она почти шепотом, в ее глазах застывают непролитые слезы. Затем она разворачивается и идет к машине.
Я стою словно окаменевшая. Я готова прямо здесь упасть и больше никогда не встать. Боже, и ведь это я упрекала Софи в том, что у нее слишком длинный язык, а сама…
Идиотка.
Глава 15
На следующий день, как и предполагалось, мы с Эллой выступаем с докладом. Все проходит гладко, без единой шероховатости, и Помски, довольный нашей работой, ставит нам высший балл. Элла дарит мне свою повседневную улыбку, а затем мы возвращаемся на свои места. Каждая на свое место. Я на место невидимки, невзрачной мышки, а она на свой блестящий трон всеобщей любимицы.
Так проходит неделя. Затем вторая. Все, так или иначе, вернулось в свое привычное русло, школьная жизнь снова течет в размеренном спокойном темпе. Вот только теперь мне кажется, что все окончательно изменилось. Я никогда и не замечала такой нарочитой серости моей жизни. Никаких эмоций, никаких впечатлений, которые бы всколыхнули мой мир так же, как те несколько дней, проведенных с Эллой. Мы с ней изредка встречаемся глазами. Но она спешит отвести взгляд, а я, если есть возможность, бегу подальше. Теперь уже никто и ничто не помешает мне это сделать.
Признаться честно, первые пару дней после ее заявления мне было нелегко. В сердце словно появилась зияющая дыра, которую было невозможно ничем ни заполнить, ни хотя бы прикрыть. Хотелось то плакать, то громко кричать, то со всех ног бежать к ней, броситься ей на шею и не отпускать.
Я бы, наверное, совсем свихнулась, если бы не мама, которая неожиданно для нас с Хейли затеяла ремонт в гостиной. Сначала мама как никогда была полна энтузиазма и сил для новых свершений, потом она столкнулась с неизбежной проблемой – мама ни черта не понимает в ремонте. В последний раз ремонт здесь делал папа. И ведь он отлично справился, насколько я помню, ни мама, ни мы с сестрой ему не помогали.
На идею Хейли попросить помощи с ремонтом у отца, мама лишь метнула на нее настолько убийственный взгляд, что я была просто уверена в том, что Хейли тут же свалится замертво. Но Хейли выстояла и даже привела пару железных аргументов. К примеру, что полы никто не красит краской для изобразительного искусства. Мама оставалась непреклонной, и мы с Хейли быстро сдались. И вот в субботу утром в гостиной послышался голос отца.
– Патриция, но это ведь совсем не сочетается по цветовой гамме, – уверенным, с налетом профессионализма, голосом заявил отец.
– Папа! – в голос воскликнули мы и дружно повисли у него на шее.
– Слава господу, ты здесь, о великий предотвратитель дизайнерской катастрофы! – с притворным благоговением выдает Хейли.
Мы дружно смеемся.
– А по-твоему, кто его позвал? – недовольно бурчит мама, – Так что все лавры по достоинству принадлежат мне.
И мы все дружно принимаемся за работу. Дом снова наполняется непередаваемой атмосферой тепла и уюта – то и дело звучат шутки, жизнерадостные разговоры и смех. Папа рассказывает невероятные истории из его жизни. И, в конце концов, даже мама оттаивает и смеется над его шутками. Кажется, ей было это нужно. В последнее время у нее серьезные неприятности на работе, о которых, как бы мы не пытались, она умалчивала с самой середины лета.
– Думаешь, есть шанс, что они снова поженятся? – спрашиваю я у Хейли, пока родители яро обсуждают выбор обоев.
– Пф, неее, это уже в прошлом, Эмбер. Они оба считают свой брак ошибкой юности, и повторят эту ошибку, только если оба резко впадут в маразм.
Я внимательно за ними наблюдаю. Они ведутся себя как одно целое, как мощь, сила, на пути которой нет ни единого препятствия. Когда-то так и было. Когда бабушка и дедушка узнали, что мама беременна Хейли, они отказались помогать и буквально выставили маму из дома. Они ведь рассчитывали, что мама получит хорошее образование и добьется успеха. Родители отца погибли, когда ему было всего восемнадцать, его воспитывала тетя, которая сама еле наскребала на жизнь. Помощи было ждать неоткуда. Им пришлось сражаться против жестокой Госпожи Жизни самим, в одиночку. Все, что у них было, это безумная любовь и вера друг в друга. И у них все получилось. Они выстояли против всех и всего. Но потом просто разошлись в интересах и убеждениях. Как так может быть вообще. Я не понимаю. Все-таки, жизнь сложная штука.
После ужина отец садится на крыльцо и закуривает. Я присаживаюсь рядом. Он тепло смотрит на меня.
– Ну как жизнь, малышка?
– Папа, я уже давно не малышка, – упрекаю я его.
– Для меня всегда ей останешься, – он крепко сжимает меня в объятьях.
Ох… у мамы такое тоже бывает. Резкий прилив родительской любви.
– И все же?
– Ну, учеба отлично. Я уже начала подготовку к выпускным экзаменам. В феврале будет первое предварительное тестирование и…