В-третьих, едва ли нужно специально доказывать (а это, к сожалению, приходится делать), что ведущими акторами революционного процесса 1917 г. являлись именно политические партии («мозговые центры»), каждая из которых исходила из собственной системы мировоззренческих представлений. Игнорирование этого непреложного факта означает полное непонимание революционного процесса в 1917 г., что и продемонстрировали мои оппоненты.
В-четвертых, такая же ситуация сложилась и во время обсуждения раздела, который курирует Соловьев. Уничижительная оценка проделанной работы авторами раздела показала непонимание оппонентами ролевых целей и задач, которые пришлось решать Временному правительству. Оно предложило обществу именно демократическую эволюционную альтернативу преобразования России. Формирование новых властных институтов и структур, разработка правовых и законодательных актов, адаптация различных социальных слоев к новой реальности не может быть одномоментным актом. Это длительный и сложный процесс вживания в новую историческую реальность. Действительно, Временному правительству демократическую альтернативу реализовать не удалось (в том числе и благодаря противодействию леворадикальных политических сил). Однако исторический опыт убедительно показал, что «перескок» через демократический этап преобразования России сопровождался невосполнимыми демографическими, экономическими, социальными, культурными и интеллектуальными потерями для страны. В России не было никаких объективных (кроме субъективного желания ультрареволюционеров) оснований для «скачка» в социализм. Иллюзорные расчеты на мировую революцию также оказались несостоятельными.
В разделе Соловьева показан сложный процесс трансформации властных и общественных институтов и структур, выработки теми и другими альтернативных вариантов разрешения конфликтов. Временному правительству действительно не удалось «разрулить» конфликтную ситуацию, но причины этого лежат в иной плоскости, чем это представляют оппоненты.
В-пятых, продолжает оставаться дискуссионным вопрос об оценке революции 1917 г. Суть проблемы заключается в ответе на вопрос: следует ли рассматривать февральские и октябрьские революционные события как единый исторический процесс или нет? Ответ на него, на мой взгляд, может состоять в следующем. Что касается общности накопившихся в пореформенный период противоречий, то это, на мой взгляд, представляется бесспорным. Суть проблемы состоит в том, можно ли было эти противоречия разрешить путем одной демократической революции? На мой взгляд, при наличии консенсуса между либералами и социалистами такая демократическая альтернатива была вполне реальна и осуществима. Однако весь предшествующий опыт развития общественной мысли и общественного движения в России убедительно показал, что между либералами и социалистами такого консенсуса быть не может, ибо представители эти двух направлений прежде всего и больше исходили из собственных субъективных представлений о путях преобразования страны, чем учитывали наличие объективных условий. Непримиримое противостояние в российской интеллектуальной среде своими корнями уходит в середину ХVIII века и с тех пор развивается исключительно по нарастающей. В 1917 г. эта борьба дошла до последней точки кипения и в конечном счете перешла в фазу физического уничтожения носителей тех или иных идей преобразования России. Победившие ультрарадикальные силы принялись с присущей им беспощадностью к оппонентам реализовывать собственную модель преобразования страны, которая не имела для этого необходимых объективных оснований. В результате конфликта между политическими оппонентами началась Гражданская война, приведшая к огромным человеческим жертвам и экономическим потерям.
В-шестых, исходя из изложенного, невозможно согласиться с оппонентами в том, что революция 1917 г. представляла стихийный процесс, «смуту» и проявление низменных человеческих инстинктов. Никто не собирается отрицать (и не отрицает) стихийную составляющую революции 1917 г. Кстати, эта стихийная составляющая (в большей или меньшей степени) характерна для любой революции. Но невозможно отрицать вполне сознательный момент в революции, будь она французская или российская. Образно говоря, «мозгами» той и другой революции была интеллектуальная элита Франции и России, которая на протяжении многих предшествующих революции десятилетий подготавливала общественное мнение своих стран к новому восприятию вызовов времени, предлагала различные методы их разрешения, в том числе и революционные. Отрицать факт, что российская либеральная и социалистическая интеллигенция подготавливала общественное мнение страны к различным методам преобразования, значит, ломиться в открытую дверь. То же относится и к либеральным и социалистическим партиям накануне и в ходе революции 1917 г. Каждое из этих двух общественно-политических направлений общественной мысли и общественного движения стремилось навязать общественному мнению идею о преимуществах своей модели. С этой точки зрения революционный процесс в России перетекал из одной фазы (либерально-демократической) в другую фазу (социалистическую). При этом важно иметь в виду, что в промежутке этих двух фаз был небольшой комбинированный период (коалиционное либерально-социалистическое правительство). Ультрареволюционные силы прекрасно понимали, что если Временному правительству удастся удержать революцию на ее «демократическом рубеже», то они могут навсегда упустить шанс своего прихода к власти. Вопреки объективному состоянию развития страны, ультрареволюционные силы, разжигая низменные инстинкты масс, предприняли попытку взять реванш над либералами и умеренными социалистами. Да, действительно, эта попытка оказалась успешной. Демократический вариант развития России был выброшен, говоря словами Л. Д. Троцкого, в мусорную корзину истории. С одной стороны, мировоззренческое противостояние в либеральном и социалистическом направлениях привело к срыву демократической альтернативы преобразования России. С другой стороны, монополия на истину привела коммунистическую партию к стагнации, а т. к. она являлась основным стержнем политической системы, то и к краху последней со всеми вытекающими негативными последствиями. Поэтому сбрасывать со счетов историю политических партий в 1917 г., как предлагают мои оппоненты, представляется более чем неблагоразумным. Еще раз хочу подчеркнуть, что политические партии являлись «мозговым центром» революции 1917 г.