- В свой черед, - отвечает он, а сам скидывает куртку да, посвистывая, обтирает бока Трубача. А когда управился, знаете, что вытворил этот прохвост? Преспокойно уселся на коня и заорал:
- Сам слезай, тухлая помада! Падай - и дело с концом! Пусть твой коняжка пробежится за гончими. А ты на моем рысаке добирайся до своего Тугорежвиля.
И верите ли, с этими словами он ускакал прочь, а я остался висеть на дереве в смертельном страхе, что сук вот-вот обломится. Он и обломился, а я плюхнулся в грязную канаву, и когда вылез из нее, то, честное слово, не походил на какую-нибудь там Венеру или Упалона Бульведерского, чью голову, бывало, причесывал и выставлял в витрине, когда занимался парикмахерством. И благоухал я вовсе не так приятно, как наше розовое масло. Да, скажу я вам, вид у меня был хуже некуда.
Ничего иного мне не оставалось, кроме как взобраться на осла, который смирнехонько общипывал листочки с живой изгороди, и направиться домой. После долгого утомительного пути я наконец добрался до ворот моего поместья.
Все уже были в сборе: и Хламсброд, успевший вернуться, и их сиятельства Мазилб с Понтером, приехавшие погостить; и целый табун лошадей прогуливался перед охотниками, которые тоже воротились сюда, после того как лиса от них улизнула.
- Вот и сквайр Коукс! - закричали конюхи.
Из ворот выскакивали слуги, высыпали охотники и гости, а навстречу им трусил я, пришпоривая осла, и все сборище, глядя на меня, помирало со смеху.
Не успел я доехать до крыльца, как меня галопом обогнал какой-то всадник. Он соскочил с лошади и, сняв широкополую шляпу, преспокойно подошел к крыльцу, чтобы помочь мне спешиться.
- Сквайр, где вы присвоили эту скотину? А ну слазьте и возверните ее законному хозяину.
- Прохвост! - негодовал я. - Ты же ускакал на моей лошади!
- Видали черную неблагодарность? - отвечал Заноза. - Я нашел его лошадь в канаве, спас от гибели, привел к хозяину, а он меня обзывает прохвостом.
Конюхи, джентльмены, все дамы на балконе, собственные мои слуги так и взревели от хохота, и я сам охотно бы к ним присоединился, но от мучительного стыда мне было не до смеха.
Так закончился день моей первой охоты. Хламсброд и все остальные уверяли, что я проявил недюжинную отвагу, и побуждали меня поохотиться еще разок.
- Нет уж, - отвечал я. - С меня довольно!
Апрель. Последний удар
Я всегда увлекался бильярдом. Бывало, на Грик-стрит, у Грогрэма, где несколько весельчаков собирались раза два в неделю поиграть в бильярд и уютно посидеть с трубочкой за кружкой пива, меня единодушно признавали первым игроком клуба. Я выигрывал по пять партий подряд у самого маркера Джона. Просто у меня талант на эту игру. И нынче, достигнув столь высокого положения в жизни, я стал развивать свои природные дарования и преуспел в этом на удивление. Уверяю вас, что я не уступлю лучшим игрокам Англии.
Можете себе представить, как были поражены моим мастерством граф и его превосходительство барон фон Понтер. Первые две или три партии, правда, барон у меня выиграл, но когда я разгадал его приемы, то стал его бить в пух; или уж непременно выигрывал шесть партий против четырех. На такой счет обычно на нас бились об заклад, и его превосходительство проигрывал крупные суммы графу, который знал толк в игре и всегда ставил на меня. Я же крупнее чем на шиллинги не играл, и, стало быть, от моего искусства мне было мало проку.
Однажды, войдя в бильярдную, я застал моих гостей в жарком споре.
- Ничего подобного! - возмущался капитан Хлам-сброд. - Я этого не допущу!
- Хочешь всю птичку цапайт сам?
- Ви не полюшить ни один перо, клянусь! - заявил граф. - Ми вас потропшль, месье де Ламсбро parole d'hon-neur {Честное слово (франц.).}.
- О чем это вы, джентльмены? - спросил я. - Про каких-то птиц и перья?
- А, - протянул Хламсброд. - Это мы толковали про... про... стрельбу по голубям. Граф спорит, что хлопнет птицу с двадцати ярдов, а я ответил, что такого не до-Пущу, это настоящее убийство.
- Та, та, мы про голупей, - подхватил барон. - Самый люший спорт. Ви стреляйт голупей, дорогой сквайр? Веселий разфлечений!
- Веселое для стрелков, - отвечал я. - Но не для голубей!
От этой шутки они чуть не лопнули со смеху, а я в ту пору не понял, чем она им так понравилась. Зато в тот день я задал барону знатную трепку и удалился с пятнадцатью шиллингами его денег в кармане.
Будучи спортсменом и человеком светским, я, конечно не, выписывал "Вспышку" и даже побаловался двумя статейками для этого знаменитого издания. (В первой статье, которую Хламсброд подписал за меня Фило-Пеститисамикус, я рассказывал о соусе, с которым надлежит есть чирка и свистуху, а в другой за подписью Икс Перементус - о лучшем способе выращивания некоторых сортов картофеля. Мои корреспонденции наделали немало шуму в свое время, и редактор даже удостоил меня похвалы через свою газету.) Я постоянно прочитывал раздел "Ответы читателям", и поелику начальное мое образование было порядком запущено (в нежном возрасте, девяти лет от роду, меня, как водится в нашем деле, подняли со школьной скамьи и засадили обучаться на овечьей голове, прежде чем допустить до человечьей), - так вот, стало быть, раз уж мое образование по части классических наук малость пострадало, я, признаюсь, почерпнул уйму всяких мудреных сведений из этого кладезя знаний, - уж, во всяком случае, достаточно, чтобы не спасовать по части учености ни перед одним из знатных господ, вхожих к нам в дом. Так вот, однажды в апреле я вычитал в разделе "Ответы читателям" следующее:
Аутомодону. - Нам неизвестен точный возраст мистера Бейкера из театра Ковент-Гарден. Мы не знаем также, связан ли сей сын Феспида узами брака.
Утке с зеленым горошком. - Поясняем: когда А. ставит ладью на поле офицера В., а Б. при этом уходит на два поля своей королевской пешкой и делает шах королеве, ничто не препятствует королеве Б. взять пешку А., если Б. сочтет это целесообразным.
Ф. Л. С. - Мы неоднократно отвечали на вопрос о мадам Вестрис: ее девичья фамилия Берталоцци, а замужем она за сыном Чарльза Мэтьюса, знаменитого комического актера.