— Если Вам не трудно, я не хотела бы говорить на эту тему, — продолжила она, — Мне до сих пор тяжело об этом вспоминать…
— О! Конечно, конечно, — как будто спохватился он, и перевел разговор на другое, но ей показалось, что он далеко не исчерпал запас своих вопросов на эту тему.
Вечером догадка подтвердилась. Мэг предупредила, что ее как бы невзначай расспрашивала служанка миледи, хотела знать все о Джее и Глэдис, в частности, кто отец ребенка. Однако молодая женщина решила, что это просто задетое и разожженное любопытство. «Пусть помучаются», — подумала она с улыбкой, засыпая. Больше разговоров на эту тему не было, и Глэдис вскоре забыла о них. Тем более, что неумолимо приближался день передачи замка в собственность сэра Арнольда и отъезда сэра Джейкоба в монастырь. Беспокойство Глэдис росло.
Церемония прошла в начале зимы, в декабре, когда замерзли дороги и установился санный путь. На нее были приглашены многие знатные вельможи. Приехали сестры сэра Джейкоба, а также его сюзерен, сам сэр Генри Кривая Шея и сюзерен сэра Арнольда, герцог Йоркский. Глэдис присутствовала на ней, но почти ничего не видела. Слезы застилали глаза. Прощаясь со всеми, сэр Джейкоб подошел и к ней:
— Утрите слезы, сестра моя, — сказал он, ласково обняв молодую женщину, — Я буду молиться и за Вас, и за Вашего сына. Вы помогли мне понять мое истинное предназначение, и Господь вознаградит Вас за это.
На пир, данный по случаю церемонии, Глэдис не пошла. Ей было не до веселья. Да и приглашение как-то свелось к тому, что ее появления на пиру с нетерпением ждут, но будут просто счастливы, если она совсем не придет.
В большом зале шумели трое суток. Глэдис недоумевала, что можно делать так долго за столом. Первые сутки Джейсон почти не спал и капризничал, а на вторые стал засыпать, как ни в чем ни бывало. На третьи сутки гости разъехались, и сразу вслед за ними отбыл и сэр Джейкоб.
Новые времена начались в замке Лоувэлли сразу на следующий день. Слуги суетились, снимая гербы сэра Джейкоба и полотнища с его цветами. Взамен вешали гербы сэра Арнольда и яркие красно-зеленые с серебром вымпелы, отчего стало казаться, что замок объят пламенем. Конечно, у Глэдис сразу же окончательно отобрали домик для приема пациентов, и намекнули, что неплохо было бы и ей самой переселиться за внутреннюю стену, чему молодая женщина воспротивилась, пригрозив, что пошлет письмо рыцарю, при котором сэр Арнольд давал слово заботиться о ней и ребенке, и разговоры на эту тему увяли.
Помещение для работы ей предоставила Роз, жена того самого гончара, которого Глэдис лечила от отравления спорыньей. Теперь принимать пациентов и оперировать приходилось в ее столовой. Женщина с детьми мужественно сидела в кухне, или уходила в мастерскую к мужу. Взамен она получала каждый день качественную уборку, которую по старой памяти продолжали делать в помещении лекаря. Так прошла зима.
Рождество Глэдис провела с Джеем в своей комнате. Мэг ушла к родным. С кухни принесли праздничную кашу плам-порридж и большой кусок пирога. Молодая женщина зажгла везде свечи, и комната стала похожа на сказочное жилище. Сев с ребенком перед камином, она спела несколько рождественских песенок, а Джей смеялся и хлопал в ладошки.
Как-то раз, уже ближе к весне, проходя через двор к своему «медпункту», как Глэдис в шутку называла про себя домик гончара, молодая женщина снова остановилась, чтобы посмотреть на учебный поединок. Сражались стражник и стрелок. Стражнику нечего было противопоставить звериной ловкости и боевому искусству стрелка, и поединок завершился очень скоро. Стрелок поднял глаза на Глэдис, и слегка поклонился, показав изящным жестом, что свою победу посвящает ей. Молодая женщина приветливо помахала в ответ и двинулась дальше. Таких эпизодов было много и раньше, поэтому она почти не обратила на него внимания. Однако через пару дней ситуация повторилась снова. Опять поединок, тот же стрелок, и снова победа и поклон. Теперь ситуация, повторившись, невольно отложилась в памяти Глэдис.
Однако когда она вошла в помещение для больных, то тут же забыла обо всем на свете. На лавке сидела женщина, держа на руках трехлетнего ребенка. Его личико было синюшным, дышал бедный малыш тяжело и с хрипом. Диагноз был очевиден. Дифтерия. Глэдис почувствовала, как по спине побежали ледяные мурашки. В университете рассказывали, что эта болезнь уносила сотни детских жизней, пока не был открыт анатоксин. Где же он теперь? Оставалось только одно средство. Серебряную трубочку она заготовила давно, на всякий случай. Глэдис помчалась в свою комнату, даже не заметив, что по пути ей снова попался тот же стрелок.
Вернувшись к больному ребенку, она велела выйти матери и Роз с детьми. Операция прошла быстро. Глэдис усыпила малыша эфиром собственного изготовления, и, разрезав трахею, вставила в горло трубочку. К счастью, она подошла по размеру. Затем молодая женщина отдала матери спящего ребенка. Мать, увидев, что ребенок жив и спокойно дышит, чуть не сошла с ума от радости, Глэдис с большим трудом удалось ее успокоить, чтобы дать ей лекарства для ребенка и предупредить, что через неделю она снова должна прийти, а малышу нельзя разговаривать в течение этого времени. Роз было строго-настрого наказано вымыть все в доме и ничего не давать соседям. Глэдис сама приняла участие в уборке, а после они с Роз тщательно вымылись.
Несколько дней прошли спокойно. Глэдис с тревогой присматривалась к Джею, но он был по-прежнему веселым и беззаботным. В нем прибавилось энергии и самостоятельности. Теперь он научился сам спускаться по лестнице в холл, и совершенно не боялся темноты. Лестница во двор была ему еще не по силам, здесь помогали Глэдис и Мэг. Во дворе ему было интересно все. Только когда там появлялся Зигберт, малыш хмурился и на всякий случай держался поближе к матери. А сын сэра Арнольда в свою очередь, всячески старался досадить ему — однажды сунул прямо в руки мертвую птицу, в другой раз обрызгал с ног до головы водой из лужи только что вылитых помоев, поэтому молодая женщина старалась не выпускать сына из виду во время прогулки. Жаловаться на него лорду было бессмысленно.
Все дни после визита женщины с мальчиком где-то внутри у Глэдис жило смутное беспокойство, и она часто бегала к Роз, спрашивая, не пришла ли женщина с маленьким мальчиком после операции. С ребенком гуляла Мэг. На пятый день, возвращаясь из «медпункта», Глэдис вошла во внутренний двор замка и замерла на месте: Зигберт тыкал лицом в сугроб, как котенка в лужицу, маленького мальчика. Тот только слабо отбивался. И конечно, это был Джей! Но почему он один? И они так далеко! В этот момент рядом с мучителем и его жертвой возникла рослая мужская фигура. Мужчина молча вытащил Джея из сугроба, отцепив руки Зигберта. Тот яростно взвизгнул и подпрыгнул вверх, пытаясь схватить скрюченными пальцами ускользнувшую добычу, но спаситель не обратил на него никакого внимания. Вытирая лицо мальчику, сидевшему у него на руках, и нашептывая что-то успокаивающее, он повернулся, чтобы идти к донжону. Глэдис, сорвавшись с места, понеслась к ним.
— Эй, постойте, — крикнула она, — я здесь!
— Спасибо Вам, — задыхаясь, проговорила она, подбежав и взяв сына на руки, — Простите, я не знаю, как Вас зовут, но пусть Бог Вас наградит за то, что Вы сделали, я все видела!
— Друзья зовут меня Дик, миледи, — отозвался стрелок с учтивым поклоном, — Я был бы рад, если бы и Вы были моим другом.
Он был хорошо сложен. Одет аккуратно, даже щеголевато, но не чрезмерно. Черные вьющиеся волосы, тонкие, тщательно подстриженные усы, правильные черты лица, но самой странной, броской чертой были его глаза. Пожалуй, этот цвет можно было бы назвать голубым, но его оттенок был настолько светлым, что радужка казалась почти белой. На этот раз Глэдис хорошо его разглядела, однако была слишком занята своими проблемами, только еще раз поблагодарила и ушла в донжон. В комнату прибежала Мэг, и, заливаясь слезами, стала просить прощения, что оставила ребенка во дворе одного, но ее позвала миледи, и отказаться было никак нельзя! Сердиться и отчитывать ее было бесполезно, поэтому Глэдис только попросила в следующий раз, прежде чем оставлять Джея одного, известить ее во что бы то ни стало.