Вдруг меня кто-то дернул за волосы. Я обернулась и увидела страшного черного негра в белом костюме, который скалил зубы. Мы закричали от восторга — это был Витька Астахович, загримированный чистильщиком сапог Вилли.
Между тем в зале собралась уже публика, и началась торжественная часть — доклад директора: «Великий Октябрь». «Наниловна» велела быть потише, потому что из-за кулис все слышно в зал. Перед самым началом произошло маленькое приключение. Наш косолапый Ложкин нечаянно наступил одной девочке на ее длинный сарафан и оборвал весь подол. Девочка начала реветь, но Файка быстро зашила дыру на сарафане. Я несколько раз смотрела в зал сквозь щелочки в кулисах, но Матильды нигде не было видно. Неужели не пришел?
Но вот торжественная часть окончилась.
Мы должны были выступить с Маяковским самыми первыми, что страшно злило ребят из параллели. Егоров и Коля Птицын быстро расставили на сцене нашу нехитрую декорацию — высокую пальму, вырезанную из фанеры, рядом на одной ножке стоит картонный фламинго, а наверху повесили большой плакат «Havana».
Все сошло очень хорошо. Астахович был страшно похож на негра. Он сидел под пальмой с сапожными щетками, а мы (я, Файка, Птицын, Ярлыков и Рита) декламировали хором «от автора».
Когда мы кончили:
раздались бурные аплодисменты.
После выступления я спустилась в зал и подсела к нашим девочкам. Было много самодеятельных номеров.
Вот уже прошла целая шестидневка, как я поссорилась с Матильдой. Каждый день я вижу его в школе. Он ходит всегда один или сидит где-нибудь на окошке и читает толстую книгу. Я подсмотрела название этой книжки: «Двадцать лет спустя».
Матильда нарочно старается не замечать нас с Файкой. Когда мы проходим мимо, он еще больше горбится и еще ниже наклоняется над своей книгой, как будто не может оторваться. Один раз, когда я не утерпела и оглянулась, я увидела, что Матильда смотрит мне вслед своими черными немного печальными глазами. Перехватив мой взгляд, он смутился и отвернулся.
Я решила, что ни за что, ни за что не заговорю с ним первая. Пусть не воображает, что я перед ним заискиваю. Очень нужно.
Я все время стараюсь не думать о Матильде. Ну что я нашла в нем хорошего? Ведь это глупо искать дружбы с трусишкой и мокрой курицей…
Нет, нет! Уж кому-кому, но не мне звать его «мокрой курицей». Не мне, когда я уверена, что у него в жизни есть какие-то причины, сделавшие его таким… И зачем я тогда так резко обидела его у нас в передней! Я не могла найти себе места и в 8 часов вечера, под предлогом отчаянной головной боли, прилегла в спальне на маминой кровати. В спальню никто не заходил, и я не заметила, как заснула. Только что проснулась с новой мыслью: интересно, в какой обстановке живет Матильда, и что его сделало таким странным и замкнутым?
Не сходить ли мне к нему домой и посмотреть? Конечно, он может после этого очень много завоображать о себе. Но пускай, — я должна отбросить всякую личную гордость. Пусть он думает про меня, что хочет, но я должна увидеть, как он живет.
Теперь мне все понятно. Теперь я знаю, почему Матильда (надо отвыкнуть от этого дурацкого прозвища) такой забитый, нелюдимый. Я пошла к нему домой и увидела все своим глазами. Опишу все по порядку.
Вчера, когда я приняла решение сходить к Троицкому, я стала думать, как узнать его адрес и какой найти предлог. Вдруг я вспомнила, что как-то, просматривая в школьной библиотеке список не возвращенных книг, я наткнулась на фамилию Ю. Троицкого. Там же был указан его адрес. Я тогда заметила, что Юра уже второй месяц держит «Маугли» Киплинга. Значит, у меня есть теперь предлог потребовать эту книгу от имени бибактива.
Я быстро переоделась, повязала красный галстук и пошла. Я очень торопилась, так как боялась, что по дороге раздумаю и вернусь обратно.
Ход к Троицкому — по черной лестнице со двора. Дверь была немного приоткрыта, и я вошла в кухню. Что же я увидела!