Даниэлю было девять лет, а его сестре только пять, когда их родители развелись, и Роберт Гудрич переехал на десять кварталов от дома жить с Альфонсо Залески, пианистом, работающим в том же оркестре, в котором играла Алиса. Это был талантливый поляк, но с грубыми манерами, крупным телом лесоруба, шапкой непослушных волос и неприличным юмором, что контрастировало с британской иронией и изысканностью сэра Роберта Гудрича. Даниэль с Фрэнсис услышали некое поэтическое объяснение насчёт яркого во всех отношениях друга их отца и успокоились мыслью, что переезд носит временный характер, хотя прошло уже девятнадцать лет, а эти двое так и продолжали жить вместе. Тем временем Алиса, которую повысили до первой скрипки в оркестре, продолжала играть с Альфонсом Залески, точно добрые товарищи, которыми они и были, потому что поляк никогда не пытался забрать её супруга, а только поделить Роберта между ними.
В конце концов, Алиса осталась в семейном доме с половиной всей мебели и двумя кокер-спаниелями, сэр Роберт со своим возлюбленным поселился в том же квартале в похожем доме с оставшейся мебелью и третьей собакой. Даниэль и Фрэнсис росли, кочуя между двумя домами, по одной неделе в каждом, вечно на чемоданах. Они всегда ходили в одну и ту же школу, где не обращали внимания на ситуацию с их родителями, отмечали праздники и дни рождения с обоими родителями, и какое-то время считали, что многочисленные члены семьи Залески, приехавшие толпой из Вашингтона на день Благодарения, были цирковыми акробатами, потому что это была одна из многих историй, придуманных Альфонсом, чтобы заслужить уважение детей. Этот поляк мог сгладить ситуацию, ведь Даниэль и Фрэнсис любили его по своим причинам: он стал им матерью. Альфонс в них души не чаял, посвящал ребятам куда больше времени, нежели настоящие родители, и сам был весёлым и ярким парнем, обычно показывавшим русские народные танцы, обряжаясь в пижаму и повесив на шею знак отличия сэра Роберта.
Чета Гудрич развелась законным образом без особых проблем и сумела ещё и сохранить между собой прежнюю дружбу. Роберта и Алису объединяли всё те же интересы, что они разделяли до появления в жизни Альфонса Залески, за исключением, пожалуй, альпинизма, которым они более не занимались после того несчастного случая с Фрэнсис.
Даниэль окончил среднюю школу с хорошими отметками в семнадцать лет, и был принят в университет, чтобы изучать медицину, однако незрелость выпускника была столь очевидна, что Альфонсо убедил его подождать год, чтобы тем временем хотя бы немного повзрослеть. «Ты всё ещё сопляк, Даниэль, каким образом ты будешь работать доктором, если до сих пор не умеешь сморкаться?». Несмотря на скрытый протест Роберта и Алисы поляк отправил Даниэля в Гватемалу по студенческой программе, чтобы тот выучил испанский язык и стал настоящим мужчиной. Даниэль прожил девять месяцев в семье коренных жителей деревни на берегу озера Атитлан, выращивая кукурузу и плетя верёвки из сизаля, не сообщая о себе ничего, и вернулся с кожей маслянистого цвета, волосами, превратившимися в непроходимый кустарник, идеями партизан в голове и выученным киче, языком местного населения Гватемалы.
Получив подобный опыт, молодой человек смотрел на изучение медицины уже как на детскую игру.
Возможно, любовный треугольник Гудрич-Залески был бы разрушен, когда двое детей, которых воспитывали совместно, выросли, но необходимость и дальше заботиться о Фрэнсис сплотила их больше прежнего. Ведь теперь Фрэнсис полностью от них зависела.
Девять лет назад Фрэнсис Гудрич трагически сорвалась, когда вся семья (за исключением поляка) поднималась в горы Сьерра-Невада. Тогда девочка сломала больше костей, чем можно сосчитать, и после тринадцати сложнейших операций и постоянных упражнений и физических тренировок едва могла двигаться. Даниэль решил изучать медицину, лишь увидев свою собранную буквально по кусочкам сестру на койке отделения интенсивной терапии, и, памятуя о её просьбе, выбрал психиатрию.
Девушка пребывала в глубокой коме три долгих недели. Родители стояли на том, чтобы отсоединить дочь от аппарата искусственного дыхания, однако сделать этого не позволил Альфонс Залески, ведь только он предчувствовал, что Фрэнсис лишь временно выключилась из жизни, и если её никуда не отпускать, их любимица непременно вернётся. Члены семьи по очереди сутками дежурили в больнице, разговаривая, лаская и всячески призывая к жизни. На момент, когда девочка всё же открыла глаза (это произошло в субботу в пять часов утра), рядом с нею оказался один Даниэль. Фрэнсис не могла разговаривать, потому что ей сделали трахеотомию, брат же успешно переводил в слова всё то, что сестра выражала глазами, и объявлял окружающим, что Фрэнсис вполне довольна жизнью в целом, поэтому лучше отказаться от милосердного плана помочь ей умереть. Они выросли вместе, как близнецы, знали друг друга лучше самих себя и не нуждались в словах, чтобы понять друг друга.