По субботам и воскресениям устраивались встречи с родственниками, болезненные, но необходимые. Мой папа задавал логичные вопросы, ответы на которые не очень обнадёживали: что такое крэк и как его применяют, сколько стоит героин, каков эффект от галлюциногенных грибов, велик ли процент успешного лечения в группе анонимных алкоголиков. Другие родственники выражали разочарование и недоверие, годами страдая от живущего рядом наркомана и не понимая его решимость разрушить себя и то хорошее, что у них было.
Что касается лично меня, то я видела лишь любовь в глазах папы и Нини и не слышала ни одного слова упрёка либо сомнения. «Ты не такая, как они, Майя, ты лишь заглянула в бездну, но не упала на самое дно», — как-то при случае сказала мне Нини. Именно от этого искушения меня предостерегали Олимпия и Майк: поверить, что я лучше других.
Каждая семья по очереди оказывалась в центре круга и делилась с остальными собравшимися своим опытом. Консультанты умело регулировали эти признательные речи, им даже удавалось создать атмосферу безопасности, в которой все чувствовали себя на равных, отчего ни один человек не совершал первичных ошибок, вызванных незнанием. В эти моменты никто не оставался равнодушным, люди ломались один за другим, иногда кого-то оставляли лежащим на земле в рыданиях, и далеко не всегда это был наркоман. Родители, злоупотребляющие своими правами, товарищи-насильники, матери, полные ненависти, инцест, алкоголизм, переданный по наследству, — чего здесь только ни было.
Когда дошла очередь до моей семьи, Майк О’Келли проехал с нами в центр импровизированного круга на своей инвалидной коляске и попросил поставить рядом с собой ещё один стул, оставшийся пустым. Своей Нини я рассказала многое о том, что произошло после моего побега из академии, хотя и опустила детали, способные её убить. Напротив, наедине с Майком, пришедшим меня навестить, я смогла рассказать всё; его ничто не шокирует.
Мой папа говорил о своей работе пилотом, что был постоянно далеко от меня, о своём легкомыслии, о том, как из эгоизма оставил меня у бабушки с дедушкой и не утруждал себя ролью отца до того момента, пока я не попала в аварию на велосипеде в шестнадцать лет. Только после этого случая он начал уделять мне внимание. Отец сказал, что не был на меня зол и не утратил доверия, напротив, сделает всё, что в его силах, чтобы помочь мне. Моя Нини описала девочку, которой я была, здоровую и весёлую, мои фантазии, мои эпические стихотворения и футбольные матчи и повторяла, как сама сильно меня любит.
В это мгновение мне почудилось, будто вошёл мой Попо, такой, каким он был до болезни: большой, пахнущий прекрасным табаком, в своих очках в золотой оправе и шляпе фирмы Борсалино, и сел на приготовленный для него стул, раскрыв для меня свои объятия. Никогда прежде он не являлся мне с таким апломбом, нехарактерным для призрака. На его коленях я плакала и плакала, просила прощения и тогда же сердцем приняла абсолютную правду: никто не может спасти меня от себя же самой, я — единственная, кто несёт ответственность за мою жизнь. «Дай мне руку, Попо», — попросила я дедушку, и с тех пор он меня не отпускает. Что видели остальные? Меня, обнимающую пустой стул, и только Майк ждал моего Попо, отчего и попросил этот стул, а моя Нини приняла невидимое присутствие моего дедушки естественно.
Не помню, чем закончился сеанс, помню свою усталость всем нутром, когда Нини проводила меня в комнату, где вместе с Лореттой уложила меня, после чего я впервые в своей жизни проспала четырнадцать часов подряд. Я тогда спала за все бесчисленные бессонные ночи от накопившегося унижения и цепких страхов. Это был восстанавливающий сон, который не повторится; ведь бессонница уже терпеливо поджидала меня за дверью. С этого момента я полностью включилась в программу реабилитации и осмелилась исследовать тёмные пещеры своего прошлого одну за другой. Я вслепую входила в одну из этих пещер, чтобы разобраться с драконами, и, когда мне казалось, что я победила, за ней открывалась ещё одна пещера, и ещё одна, бесконечный лабиринт. Мне пришлось столкнуться с вопросами моей души, которая не отсутствовала, как я считала в Лас-Вегасе, а онемела, сжалась и была испугана. Я никогда не чувствовала себя в безопасности внутри этих чёрных пещер, но я перестала бояться одиночества, поэтому сейчас, в моей новой одинокой жизни на Чилоэ, я счастлива. Что за глупость я только что написала на этой странице? На Чилоэ я далеко не одинока. Правда в том, что нигде меня не сопровождали больше, чем на этом острове, в нашем маленьком домике с этим джентльменом-невротиком Мануэлем Ариасом.