По мнению моей Нини, самая сексуальная часть в женщине — бёдра, поскольку они указывают на способность к деторождению, а в мужчине — руки, свидетельствующие о способности работать. Никто не знает, откуда выдумала Нини эту теорию, но даже я признаю, что руки Мануэля можно назвать сексуальными. Они далеко не мускулистые, как у молодых людей, однако достаточно крепкие, с толстыми запястьями и широкими кистями, не вполне свойственные писателю, этакие руки моряка или же каменщика с потрескавшейся кожей и грязными ногтями от машинной смазки, бензина, дров, земли. Эти же руки либо умело рубят и помидоры, и кориандр, либо деликатно чистят рыбу. Я наблюдаю за ним лишь украдкой, поскольку Мануэль по-прежнему держит меня на определённом расстоянии, полагаю от того, что сам меня побаивается, хотя я изучила его и сзади. Мне бы хотелось коснуться его жёстких, как у зубной щётки, волос и зарыться носом в ямку у основания затылка, которая, как я полагаю, есть у каждого. Каким будет его запах? Мануэль не курит, не пользуется одеколоном, как мой Попо, чей аромат, пожалуй, первое, что я ощущаю, когда он меня навещает. Одежда его пахнет, как и моя, и, впрочем, как и всё имеющееся в этом доме: шерсть, древесина, коты, выходящий из печи дым.
Если я пытаюсь расспросить Мануэля о прошлом или о его чувствах, тот сразу же занимает оборонительную позицию, хотя кое-что мне рассказала тётя Бланка, а некоторые сведения я обнаружила, когда складывала в архив его папки с документами. По образованию он социолог, а также и антрополог, правда, в чём разница, я, пожалуй, не скажу, но полагаю, это вполне объясняет его заразительную страсть к изучению культуры чилотов. Мне нравится работать и путешествовать с ним на другие острова, ещё я с удовольствием живу в его доме, и мне приятно общество Мануэля. Я многому учусь; когда я только-только приехала на Чилоэ, моя голова была словно некая пустая пещера, которая успела заполниться за непродолжительное время моего пребывания здесь.
Бланка Шнейк также содействовала моему образованию. На этом острове её слово — закон, здесь она руководит куда больше, нежели два полицейских с контрольно-пропускного пункта. В детстве Бланка воспитывалась в монастырской школе; позже жила какое-то время в Европе и изучала педагогику; была разведена, у неё две дочери — одна в Сантьяго, а другая, замужем и с двумя детьми, — во Флориде. На фотографиях, что мне показывала эта женщина, её дочери выглядят настоящими моделями, а внуки прелестными херувимчиками. В Сантьяго Бланка руководила лицеем и несколько лет добивалась разрешения переехать на Чилоэ, потому что хотела жить в Кастро, поближе к своему отцу, хотя судьба распорядилась так, что она обосновалась на этом ничего не значащем островке. По словам Эдувигис, у Бланки был рак груди, и она поправилась благодаря лечению некоей мачи, хотя Мануэль мне пояснил, что улучшение произошло после двойной мастэктомии и химиотерапии; теперь наступил период ремиссии. Бланка живёт позади школы в лучшем доме во всей деревне, перестроенном и расширенном, который купил ей отец, заплатив одним чеком. По выходным дочь ездит в Кастро, чтобы его навестить.
Дон Лионель Шнейк — значительный и уважаемый человек на Чилоэ и очень любимый всеми за своё великодушие, кажущееся безграничным. «Мой отец чем больше отдаёт, тем больше сам с этого имеет, вот почему и мне не грех его попросить», — объяснила мне Бланка. По аграрной реформе 1971 года правительство Альенде изъяло имение семьи Шнейк в Осорно и передало его тем же крестьянам, что десятилетиями жили и работали на него. Шнейк не стал тратить энергию на то, чтобы взращивать в себе ненависть либо подрывать деятельность правительства, как сделали бы многие другие в схожей ситуации, напротив, он больше смотрел по сторонам в поисках новых горизонтов и возможностей. Дон Лионель чувствовал себя молодым и вполне мог начать всё заново. Он переехал на Чилоэ и развернул бизнес по добыче морепродуктов, которыми снабжал лучшие рестораны Сантьяго. Он пережил политических и экономических деятелей своего времени, а позже и конкуренцию японских рыбацких лодок вместе с промышленным разведением лосося. В 1976 году военное правительство вернуло Шнейку землю, заботы о которой он поручил своим детям: они и подняли этот заброшенный участок. Сам же дон Лионель остался на Чилоэ, поскольку с ним случился первый из сердечных приступов, и Шнейк решил, что его личное спасение состоит в принятии самого расслабленного образа жизни чилотов. «В мои восемьдесят пять лет, кстати, очень хорошо прожитых, сердце работает намного лучше швейцарских часов», — сказал мне дон Лионель, с которым я познакомилась в воскресенье, когда вместе с Бланкой пошла его навестить.