Узнав, что я и есть «американочка Мануэля Ариаса», он крепко обнял меня: «Скажи этому неблагодарному коммунисту, который пришёл меня повидать, чего, кстати, не делал с самого Нового года, что у меня в запасах есть специально для него немало изысканного бренди». Это пышущий здоровьем патриарх с усищами и четырьмя отдельными белыми прядями, торчащими из черепа. Обладатель округлившегося брюшка, подлец, экспансивная личность, смеющийся в полный голос над собственными шутками. Да, его стол был накрыт для любого, кто бы только ни захотел прийти. Таким мне представлялся Мильялобо, это мифическое существо, выкрадывающее девушек и уводящее их в своё морское королевство. Этот Мильялобо с немецкой фамилией объявлял своими жертвами, в основном, женщин — «не могу отказать ни в чём этим красоткам!» — и в особенности свою дочь, использовавшей его по полной. «Бланка ещё бoльшая попрошайка, нежели простой чилот, она всегда ходит и просит милостыню для своей школы. Ты знаешь, что было последним, о чём она меня попросила? Презервативы! Вот чего не хватало в этой стране — презервативов для детей!» — рассказывал он мне, громко смеясь.
Дон Лионель не единственный спасовавший перед Бланкой человек. С подачи этой женщины более двадцати добровольцев объединились, чтобы покрасить и подремонтировать школу; это называется минга, коллективный труд, когда несколько человек вместе бесплатно выполняют какую-то работу, зная, что когда им потребуется помощь, её непременно окажут. Таков священный закон взаимности: сегодня для тебя, завтра для меня. Так, здесь выращивают картофель, чинят крыши и латают рыболовные сети; подобным образом перевезли и холодильник Мануэля.
Рик Ларедо не окончил среднюю школу и, примкнув к каким-то головорезам, шатался по улицам, продавал наркотики малолеткам, воровал что-то по мелочи, а в полдень бродил в Парке, где встречался со своими старыми товарищами с Беркли Хай и, если то было уместно, они вместе проворачивали сомнительные дела. Хотя в этом он бы никогда не признался, Рик хотел бы опять вернуться в школьный гурт, откуда был выгнан, поскольку приставил дуло пистолета к уху мистера Харпера. Здесь надо сказать вот что: сам учитель вёл себя слишком хорошо, даже вступился за ученика, чтобы того не исключали, однако Ларедо сам рыл себе могилу, оскорбляя директора и педагогов. Рик Ларедо очень тщательно следил за своим внешним видом, ходил в безупречных фирменных ботинках белого цвета, в рубашке без рукавов, чтобы все видели его мышцы и татуировки. Его смазанные гелем волосы стояли, точно шерсть дикобраза, а ещё у Рика было столько цепей и браслетов, что их можно было снять лишь с помощью магнита. Джинсы ему были велики настолько, что висели сзади на бёдрах, отчего Ларедо ходил, словно шимпанзе. Его внешний вид считался такой мелочью, которая не вызывала интереса ни у полиции, ни у Майка О’Келли.
Когда я решила лишиться девственности, то назначила свидание Ларедо, ничего тому не объясняя, на опустевшей парковке возле кинотеатра в безмолвный час перед первым сеансом. Издалека я видела, как он, вызывающе раскачиваясь, ходил кругами, поддерживая одной рукой брюки, настолько мешковатые, что, казалось, под ними ещё был подгузник, с сигаретой в другой руке, взволнованный и нервный, хотя он и подошёл ко мне с видом напускного равнодушия, характерным для таких мужчин-самцов. Рик раздавил окурок на земле и посмотрел на меня сверху вниз, зло усмехаясь. «Поспеши, мне нужно на автобус, который будет через десять минут», — объявила я ему, снимая брюки. С его лица исчезла улыбка превосходства; он, возможно, ждал каких-то предварительных действий. «Ты всегда мне нравилась, Майя Видаль», — сказал он. И я тогда подумала: мол, по крайней мере, этот придурок знает моё имя.