Моя Нини потеряла и то небольшое количество спокойствия, что у неё было, убеждённая в том, что внучка, в конечном итоге, станет бродить по улицам Беркли среди наркоманов и нищих либо же окажется в тюрьме с молодыми правонарушителями, откуда даже Белоснежке не удастся её спасти. Бабушка читала, мол, когда часть мозга медлит в развитии, подростки, точно помешанные, бродят повсюду и договариваться с ними абсолютно бесполезно. И она пришла к выводу, что я прочно застряла на этапе магического мышления, что было не чуждо и моей Нини, когда она пыталась общаться с духом моего Попо и попалась в лапы ясновидящего из Окланда. О’Келли, её преданный друг и доверенное лицо, пытался успокоить бабушку тем аргументом, что я нахожусь во власти неудержимого всплеска гормонов, как это происходит со многими подростками, но, в основном, я всё же приличная девочка и в итоге это и спасёт меня, в то время как они могут защитить меня от себя же самой и от опасностей внешнего мира, пока моя непокорная внутренняя природа завершает свой цикл. Моя Нини была согласна со всем, поскольку, я, по крайней мере, не страдала булимией, как Сара, и не резала себя лезвиями бритвы, как Дебби. Также я не была беременна и не заразилась ни гепатитом, ни СПИДом.
Об этом и ещё много о чём узнали тогда Белоснежка с моей бабушкой благодаря более чем откровенным посланиям «кровопийц» друг другу по электронной почте, а также дьявольским способностям Нормана. Моя Нини разрывалась между долгом обо всём рассказать отцу и дальше ждать непредсказуемых последствий, и тайным желанием помочь мне, на что намекал и Майк. Она никак не могла принять решение, поскольку шквал происходящих событий вечно сносил её куда-то в сторону.
Среди важных людей на этом острове были и два полицейских — их называли «надзиратели» — Лауренсио Кaркамо и Умилде Гарай, ответственные здесь за общественный порядок: с ними я дружила, поскольку дрессировала их собаку. Раньше люди не жаловали надзирателей, ведь во времена диктатуры те вели себя крайне жестоко, но за последующие двадцать лет установившейся в стране демократии они как-то восстановили доверие к себе и уважение граждан. В годы диктатуры Лауренсио Кaркамо был ещё ребёнком, а Умилде Гарай и вовсе не родился. На главных плакатах в чилийском корпусе полицейских изображены люди в форме с роскошными немецкими овчарками, хотя в данный момент здесь у нас живёт лишь собака неопределённой породы по кличке Ливингстон, названная в честь самого знаменитого чилийского футболиста, надо сказать, уже старенькая. Собаке только-только исполнилось шесть месяцев, это идеальный возраст для обучения, но боюсь, что со мной он выучится лишь садиться, подавать лапу и прикидываться мёртвым. Полицейские попросили меня обучить собаку нападать и находить трупы, однако ж, первое требует агрессивности, а второе терпения, качеств противоположных. Вынужденно поставленные перед выбором, сотрудники всё же предпочли поиск мёртвых тел, поскольку нападать здесь не на кого, даже, напротив, люди чаще всего сами исчезают под завалами после землетрясений.
Метод, что я ещё не применяла на практике, хотя и читала о нём в руководстве, таков: нужно смочить тряпку в трупном яде, некоем зловонном веществе с запахом разложившегося мяса, дать собаке понюхать, затем спрятать и заставить животное её найти. «С трупным ядом дело обстоит сложнее, сеньорита. А нельзя ли использовать сгнившие куриные кишки?» — намекнул Умилде Гарай, но, когда мы так сделали, собака привела нас аккурат на кухню Аурелио Ньянкупеля, в «Таверне Мёртвеньких». Я и далее применяю различные, придуманные мной, методы, преследуемая ревнивым взглядом Факина, которому вообще не нравятся другие животные. Вот под этим предлогом я часами сижу на посту полицейских, попивая растворимый кофе и слушая завораживающие истории этих «людей на службе Родине», как они себя называют.